Вообще-то наш город вполне можно пройти из конца в конец часов за шесть, если постараться. Но мы двигались гораздо медленней, потому что, во-первых, брат хромал, а во-вторых, приходилось прятаться от полиции. Почему нам – не имею ни малейшего понятия. Я вообще не понимаю, по каким законам на людей распространяется вселенская несправедливость.
Так или иначе, а вот уж кому бы и следовало бояться служителей закона, так это Раку. Он преследовал нас со вчерашнего утра, но мне казалось, будто это иллюзия, и он гонится за нами уже несколько лет. Рак был молодым человеком в полосатом костюме, при галстуке и с гладко зачесанными назад волосами. Обычно окружающие относились к нему доброжелательно и старались помочь. Вот уж не пойму, отчего. Нам он внушал ужас.
Рак – не как членистоногое. Рак как болезнь.
Ночевать у кого-то мы не могли. Двадцать первый век, единственное место, где можно заночевать за здорово живешь – полицейский участок. Мы спрятались в парке, в кустах. Я постелил куртку на траву, чтобы брат смог сесть и вытянуть ногу. Я понятия не имел, где в это время находился Рак, но думал, что еще далеко. Мы пили молоко прямо из пакетов и закусывали хлебом, по очереди впиваясь зубами в длинный французский батон. Брат спал, а я не смог. Во-первых, у меня уже не было куртки, чтобы лечь и накрыться, во-вторых, ужасно хотелось курить. Когда начало светать, наверное, в четвертом или пятом часу утра, я оставил брата и пошел искать табачный киоск. Вместо него я набрел на круглосуточный магазин, но стоило мне войти в дверь, как я тотчас же увидел его. У кассы расплачивался за покупки Рак. Он поднял на меня глаза, и я увидел, что они у него будто вывернутые: радужка черная, а зрачок бледно-голубой.
Я бросился бежать. Разбудил брата, практически взвалил его себе на плечо и потащил. Потом я уже сообразил, что можно было запутать Рака, повести за собой куда-нибудь подальше, я-то ему не нужен, но, увы, все крепки задним умом. Мы решили петлять и запутывать след вдвоем.
На закате дня мы кое-как доковыляли до новостроек. Прошли бы весь город взад и вперед, если б мне не приходилось волочить брата на себе. Я знал, что теперь делать привалы по первому желанию нельзя – Рак шел следом. Я это не просто знал, чувствовал где-то внутри. Как, знаете, бывает порой, когда смотришь какое-то время на предмет, и за секунду понимаешь, что вот сейчас он упадет или взорвется. Предвидение, которое не дает никакого преимущества.
Мы забрались в первый попавшийся недостроенный дом. Оба устали, и брат почти сразу же заснул, а может быть, упал в обморок. Он был еще бледнее, чем раньше. На его искалеченную ногу я смотреть не хотел. У нас в рюкзаке оставалось еще немного еды – молоко, наверняка, скисшее за день, немного хлеба и пол-пачки поломанной лапши быстрого приготовления. Я нашел рваный плед и котелок, видимо, оставленный на первом этаже рабочими. Где развести костер, я не знал. Встал, сжимая зажигалку в руках, над ворохом пожелтевших и испачканных краской газет.
И тут в дверь вошел Рак. Мы от него все-таки не убежали. Он двигался изящно, как танцор или вампир – впрочем, кто знает, возможно, он был и тем, и другим. Не замечая меня, Рак прошел в ту комнату, где лежал брат. Я бросился следом.