Полина
– Ну что сказал врач, Поль? – голос подруги, наполненный волнением, режет по незатянувшейся ране.
Щипаю себя за переносицу. Стараюсь не разреветься, как маленькая. Мне даже думать о словах врача больно. А пересказывать… Массирую виски, в которые впивается тысяча иголочек. Перед глазами стоит лицо гинеколога, а в ушах стучит набатом приговор.
Вероятность забеременеть в будущем равна десяти процентам.
– П-о-о-о-о-ль, – подруга пытается второй раз добиться моего адекватного ответа.
– Да мне нечего сказать тебе, Светик. Хорошего мало. Стать матерью у меня процентов десять из ста.
– Это все из-за того случая, да?
Угукаю. Прислоняю ключ к домофону и захожу в прохладный подъезд.
– Кстати, ещё раз спасибо за временный кров, Светик. Я это ценю и все ещё настаиваю…
– Если ты про деньги, то лучше заткнись! Я не возьму ни копейки. Только цветы вовремя поливай. Я пальму сантиметром измерила.
Смеюсь. Она могла, даже не удивляет.
– Если честно, я не ожидала, что так резко расселят нашу общагу и я останусь почти на улице.
Подруга в ответ недовольно цыкает.
– Меня все равно не будет ещё три месяца. Квартира в твоем полном распоряжении. Только без котов, у меня аллергия. Ну ты в курсе.
Открываю рот, чтобы ответить, но мой ответ тонет в громком плаче ребенка. От неожиданности телефон чуть ли не вылетает из руки.
– Это что такое, Полин? – испуганный голос подруги доносится сквозь шум в ушах.
Плач не прекращается. И раздается он над моим этажом.
– Я перезвоню.
– Эй!
Светка не успевает договорить. Прерываю звонок. Прислушиваюсь, а то, может, это кто-то из соседей не в силах успокоить свое чадо. Но плач не прекращается, только становится немного тише. А ещё я понимаю совершенно точно, что ребенок не в квартире и, кроме его надрывного плача, ничего больше не слышно.
Срываюсь с места и, перескакивая через несколько ступенек, несусь наверх. Стопорюсь, когда вижу на лестничной площадке переноску, из которой доносится хныканье. В ушах долбит от пробежки, а я пытаюсь выровнять дыхание.
Осматриваю лестничную клетку на этаж выше и ниже. На всякий случай даже поднимаюсь на полтора этажа. Никого. Ребенок тут один. Лежит на холодном полу. В опасности.
Делаю неуверенный шаг к двери кого-то из новых временных соседей, а у самой внутри все дрожит от напряжения и страха.
Кто мог так поступить с крохой? Кто мог оставить его одного тут?
Присаживаюсь на корточки и приоткрываю пледик, которым прикрыли малыша. Ну хоть догадались, что тут можно замерзнуть.
– Ты чей, малыш? – наклоняюсь над переноской, в которой плачет крошка.
Изучаю покрасневшие серые глазки, а внутри все сжимается. Ворочается тяжелым комом от волнения за маленькую жизнь. Я не перестаю прислушиваться к звукам в подъезде. Но мы тут все ещё вдвоем.
Никто не спешит забрать переноску с ребенком.
Кроха снова заходится горьким плачем и начинает извиваться.
– Ты, наверное, замерз? – трогаю носик.
Сердце застывает, когда чувствую, насколько он холодный.
– Боже, сколько ты тут уже лежишь, если успел так замерзнуть? – поднимаю переноску и прижимаю к себе, пытаясь передать хоть каплю своего тепла.
Не могу заставить себя достать малыша из его маленького укрытия.
Да матерей, которые совершают подобное, нужно садить на пожизненное! Что за гадина такое сотворила?