Читать Последняя из рода Блау

– Почему она до сих пор не очнулась? – Раздраженный голос дяди сопровождал монотонный свист хлыста. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Я почти видела, как хлыст нервно скользит по его любимым гильдейским сапогам из тончайшей кожи. Нервничает. Обычно дядя считает недопустимым такое откровенно плебейское выражение эмоций.

Глаза резало нещадно. Почему глаза? Ведь на прошлом допросе мне ломали пальцы. Когда это было – вчера? Декаду назад? Что же такое ядреное мне вкололи, что у меня такие объемные слуховые иллюзии. Забористая дрянь, наверняка эти постарались, из новых Серых.

За окном весело щебетали птицы. Лежать было удобно, мягко и тепло, почти как на кровати в нашем родовом поместье в долине. Я почти по-настоящему чувствовала запах вереска с пустошей, который тихонько просачивался в приоткрытое окно.

Как же хорошо. Как же хорошо, Великий!

Сейчас по сценарию должна войти Нэнс и отдернуть шторы. Как сладко… Много зим мне не снилось поместье. Мне вообще после той резни на окончание десятого курса академии ничего, кроме кошмаров, не снилось. Только кровь, грязь, голова Акселя в петле и истлевшие кости скелета в подземелье с родовым перстнем Блау.

А тут какой-никакой дом. Какая качественная иллюзия!

– Виртас-с-с, – дядя почти шипел, – кто из нас двоих целитель?

Да что же такое происходит?

– Кастус, повреждения слишком сильные. Большую кровопотерю мы восполнили, но с ядом скорпиксов так сразу сделать ничего нельзя. Юная госпожа слишком долго пробыла в пещере. Зрение восстановится, но не меньше недели будет необходимо носить целительные печати. – Голос целителя был тих и убедителен. – Концентрация яда предельная, антидот я ввел, но…

– Юная госпожа, – дядя сделал особенно ядовитое ударение в стиле Блау на второе слово, – через две луны должна встречать родственный клан Хэсау. И никто, Виртас, никто заменить Вайю не сможет.

Я хохотнула про себя. На редкость забористая иллюзия.

Виртас умер в шестнадцатом, по дороге в Керн, в самом начале мятежей. Мой предусмотрительный и умный дядя, который так гордится своим гильдейством, прожил немногим дольше. Умер через пять зим в застенках Левинсбрау, но мы узнали об этом только через несколько лет, когда случайно опознали останки по родовому перстню. Сдох и не сдал Блау. Уже этим одним я гордилась: этот высокомерный хрыч, с которым мы так и не нашли общий язык, – мой дядя.

Родные стены, родные старые хрычи. Я бы прослезилась от избытка чувств, но нас не поили почти декаду, и выдавить даже одну слезинку просто небывалый подвиг.

Лучше иллюзия, лучше так, чем пялиться на то, что осталось в соседней камере от сира Фейу. Пытки, кровь, грязь. Человеческое существо в эгоизме своем считает, что никогда не сможет привыкнуть к такому, но это все чушь. Все привыкают. Всегда привыкают. Последний оплот проигранной победы. Армия Фейу и Тиров, высокомерные идиоты, положившие на алтарь своего величия последние четыре дивизии.

Четыре, мать их, дивизии. А все почему? Потому что идиоты.

Мы – идиоты. Последние идиоты войны, проигранной задолго до ее начала. Заложники и пешки. Старое, никчемное, уставшее воевать мясо.

Запах вереска стал сильнее. Я зажмурилась в попытке удержать иллюзию. Что мне вкололи? Или подмешали вчера в еду? Нет, нас давно не кормили. Действительно, зачем кормить сброд перед казнью. Мы все сдохнем через несколько дней, и никакой показательной порки, никаких знамен и сожженных штандартов, никакой вони. Бескровная победа. Кажется, это главный девиз нового, мать его, величества, да сдохни он в веках и неназываем в роду будет.