– Дед, а правду говорят, что ты живого Ленина видел?
– Ну, что – правда, то – правда.
– А как это произошло?
– Оно тебе надо?
– Интересно же!
– Короче, жили мы тогда в Колбактиновке. Революция. Гражданская война. Сам понимаешь, не до жиру быть бы живу. А тут мимо нашей Колбактиновки народ идет, значит, так человек пятнадцать.
Одежда на них была не лучше нашей и котомки тощие. Видно было, что издалека идут. Народ наш колбактиновский, значит, спрашивает их: кто такие и куда путь держите? А они говорят: мы – ходоки. Вот идем к Ленину, помощи просить. Худо в наших краях. Хлеба нет – голодуем. Траву едим, да кору с деревьев сдираем. Но услыхали мы, что Ленин такой есть, который голодный и бедный народ в обиду не дает. Вот к нему-то мы и путь держим.
Колбактиновские наши зароптали: а не послать ли и нам своего ходока к тому Ленину? После продразверстки и продналогов всяких наше положенице было не лучше.
Выбрали меня. Молодой-то я крепкий был. «Этот дойдет до Ленина», – решили наши старики. Всем селом собирали меня в дорожку дальнюю. Народ, наш колбактиновский, дал мне наказ – говорить про что, как говорить и прочее.
Все колбактиновские наши, и старые, и малые провожали меня в путь. Многие плакали. Но видел я в их глазах надежду, что сквозила сквозь их слезы. И почувствовал я свою ответственность за народ наш колбактиновский.
Стал я ходоком и мы, ходоки, пошли тихою толпою к Ленину. Долго ли, коротко ли, но вот мы добрались до Ленина. И всю правду матку ему рассказали о жизни нашей.
– А он что?
– А что он? Он послал нас лесом на трех букварях по первый класс, а глаза у него, представляешь, такие добренькие, добренькие.
– Ну а вы что?
– Ну а мы послали его козе в трещину. За глаза, как говорится.
– Ни фига себе! А что потом?
– А что потом? Подрались было, да приехали менты и всех нас забрали в трезвяк.
– Что и Ленина тоже?
– Да какой он Ленин! Кричал, правда, я – мол, сам Ленин! Как вы смеете со мной так обращаться! Менты взяли его паспорт, а там написана совсем другая фамилия – Ульянов! Ну, менты ему: Ах ты, самозванец! И хрясь ему в ухо.
– А вас, что же?
– А нас отпустили, мы же, как ни как трудовое крестьянство. Ну, мы ноги в руки и ходу оттуда, как заправские ходоки.
После окончания школы Марина объявила своим домашним о своем решении стать трактористкой.
Дед Аким как вислоухий медведь-здоровяк в своей шапке ушанке спокойно, хрипло, коротко и ясно сказал:
– Пущай так и будет, как ты хочешь.
Марина с благодарностью обняла деда. Она была на седьмом небе от радости. Она верила, что ее мечта начинает сбываться. Родители ее погибли в гражданскую войну. Бабушка и дедушка воспитывали сиротинку.
– Ты, что старый пень, совсем сбрендил?! – заголосила баба Нюра. – Какой к черту трактор. Не морочь девчушке голову!
– Ба, что ты…
– Цыц, бесстыдница! Не пущу!
Марина обиженно замолчала. Дед крякнул, но не встрял.
– Где же это видано, чтобы баба на тракторе? Ой, Маринка, не позорь фамилию. Что же это глянулось тебе в тракторне этой? А? Стержня с головкой (рычаг передач), что промеж твоих бесстыжих ляжек будя… прости, Господи, требыхаться.