Читать Старое письмо

Шрифт

Интервал

ISBN 978-5-4496-8011-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Печатается по изданию: Старое письмо. Стихотворения и переводы / Виталий Николаевич Бурик. – СПб.: Серебряная Нить, 2015. – 105 с.

® В. Н. Бурик, «Серебряная нить», 2015. © В. Н. Бурик, 2019.

К СЛОВУ

Пусть оседают слова, точно пепел на гари.

Высказать всё нам словами, увы, не дано…

Мы очень долго словами в орлянку играли,

фразами вдрыз разбивая мечты, как стекло.

А с высоты на нас глядя, бесстрастные птицы

щебетом глупым смеялись и дальше неслись

вдоль перлесков, не зная прозрачной границы

между словами и сердцем, стремящимся ввысь…

Боже, как долго за птицами мы наблюдали,

в сеть своих песен ловили, как символ свободы.

И забывали, что где-то в предвечной печали

Стикс всё несёт свои мрачные сонные воды…

Глупые птицы, о вас нам не стоит судачить,

наш неразменный пятак – лишь тепло человечье.

В мире ветшающих слов лишь оно что-то значит

как продолженье дыхания, жизни и речи.

СТАРОЕ ПИСЬМО

Друг мой милый, друг любезный!

Уходя, мы забываем,

как по городу ночному

нас полуночным трамваем

время порознь и вместе

уносило от причала,

от начала, от причины, от Казанского вокзала.

Я в Москве ни разу не был, друг любезный,

брат мой милый,

я вокзалов видел мало, и не ведал этой силы

безысходности разлуки

и безвыходности встречи.

Я не знал, как с маху рубит время в щепки лес,

и лечит

обнаженные опушки,

робким дерном опушая,

я не знал, как больно, трудно

ветви новые прорастают

вверх, к неведомым высотам,

от причины, от начала,

по петровским злым болотам

Царско-Сельского вокзала,

заблудившимся трамваем,

что гремит по рельсам сонным,

полночь черным караваем

разломив стеклом вагонным.

А в салоне старомодном

все всегда об этом знают,

и зовут огни вокзалов,

и… летят огни трамвая!…

Красноватый закат догорать не хотел.

Из разбухших дорог вились взбухшие вены.

Словно тромбы, селения, занимали печальный удел,

Хохот старых ворон разбивался о древние стены.

Здесь – другая земля. Здесь – ничейный забитый сарай

и изорванный, брошенный в печку учебник.

И живу здесь не я. И не жил никогда.

Здесь живут чьи-то тени. И спящий в кургане кочевник.

О святая, еще не закрывшая глаз,

дай мне руку, и мы побежим без оглядки

по седой этой хляби, что вскормила и бросила нас,

за жар-птицей любовью, играющей в вечные прятки.

Не хотел – догорел красноватый закат.

Вот дыхание земли, вот родные потемки…

Осень корчится льдом на дорогах. Вороны кричат.

И чужая зима стелит поле нам первой поземкой.

С закрытыми глазами,

в цветастом колпаке,

по миру ходит клоун

с конфеткою в руке.

Конфеткою поманит

и побежит скорей,

но глаз не открывая,

он упадет в ручей.

Ругнувшись незлобливо,

поднимется тотчас,

и зашагает криво,

не открывая глаз.

Зеркала вводили в смущение,

он смотрел и не мог понять,

как за призрачным льдом вмещается целый мир —

эта сонная комната,

эти пыльные старые занавеси

и герани на подоконнике.

Зеркала не давали опомниться,

…… … … … … ……

Он от взгляда зеркального спрятался,

притаившись в углу,

и искоса

наблюдал за безлюдной комнатой.

А сомнения острыми зубками

грызли мозг —

– может там, в неизвестности,

в глубине зеркальных углов,

тот, Другой, а возможно и несколько,

(кто поручится, сколько их там),

за прозрачной хрупкой поверхностью,