Южный Техас. Городок Эль Пасо
Река Рио-Гранде. Грязная речушка, неширокая, но быстрая, извилистая, как змея. Несётся себе, как хочет, сама пробивает свой путь: то мелькнёт промеж гор, то ложится в ложбину, проделанную природой в пустыне, высыхающей до последнего кустика и лишь изредка покрывающейся тощей, как шея подростка, зеленой колючкой. Под ней любит отдыхать гремучая змея – королева пустыни. Горе тому мексу, что, помрачившись от жары, не заметит её вовремя, небольшую, как гадюка, сливающуюся с песками и не видимую неопытному глазу. Решает дистанция. Но мексы, с детства привыкшие зорко наблюдать за тревогами пустыни, успевают мгновенно сосредоточиться. Они поклоняются ей. В старину перед сражением исполняли боевой танец, размахивая шкурами гремучек. Но и она понимает, кто перед ней, мекс или гринго, и жалит белых и чёрных америкосов безжалостно, словно мстя за своих исконных соседей, мексов, изгнанных с этих территорий после Столетней войны с гринго, как их зовут в самой Мексике. Слово «гринго» пришло с той самой войны, когда америкосам в зелёной военной форме жители кричали: «Green, go home1» – зелёные, идите домой. И вот home сократилось, и осталось greengo.
Нет, не забыли мексы той войны, но увидеть это можно только в самой Мексике, ибо мекс в Штатах и мекс в Мексике – разные люди.
Те, американские, как пятая колонна, продавшаяся в долларовое рабство, бегущая от нищеты и бесправия, как им кажется, но неизбежно они оказываются ненужными, третьесортными, подавленными.
Но есть и другие, как из произведений Джека Лондона, – гордые, верные своей Родине. Вот не дай бог с таким мексом америкосу где-нибудь в маленьком мексиканском городке типа Эссинадо повстречаться в укромном месте, да ещё без свидетелей, ух, аж челюсти сводит.
Russky однажды спас советский паспорт, убедивший ментов в маленьком портовом городке на калифорнийском полуострове в том, что он руссо, а не гринго. Сидеть бы ему долго и безнадёжно на мексиканской зоне, где-нибудь в расщелине между гор, как у них часто их располагают, или гнобиться на плантации, умирая от зноя и болезней, под пинками всей зоны, как трусливый подзаборный пёс. А было за что: и тебе кокаин, и дурь, да ещё и пьяный в хлам от текилы за целый день, да на красном – другого не было в прокате – бьюике с чёрной опрокидывающейся крышей и калифорнийскими номерами и до кучи парой мексиканок при барыге. А менты в Мексике злые, поджарые, усатые, с колючими наглыми глазами. Грубые, с киношными повадками, поставленными перед зеркалом длительными тренировками. И завешаны мусора, как америкосы, всем, что только можно на себя навесить, от пистолетов до связки ключей с фонариками и всякими непонятными предметами, к поимке преступников не относящимися. Но важен ментовский шарм, имидж крутого парня, легко и ненавязчиво «борющегося» с преступностью. Да и тёлкам нравится.
Но как только менты увидели «СССР» на паспорте, так сразу подобрели до неузнаваемости, как наши советские, и пошёл уже предметный разговор о сумме помощи отделу полиции по бедности, а достигнув пика в размере двести баксов, радостно разрешился к обоюдному удовольствию.