Стекло осыпалось на подоконник, издавая жалобный звон. В комнату влетел увесистый булыжник и с изумительной точностью опрокинул чернильницу. Темно-синий водопад пролился со стола прямо на брюки.
– Мармеладов! – рявкнул незнакомый голос с улицы.
Сыщик посмотрел на разбитое окно с некоторым опасением. Крадучись подошел, глянул на возмутителя спокойствия: ого-го! Настоящий великан. Борода косматая, торчит во все стороны, зато усы подстрижены и завиты на манер французских миньонов. Рубаха из дешевого равендука, но с золотым шитьем на груди. Противоречивая натура. Человек размашистого нрава. Так величают его газеты, и ведь есть за что… Это же он в Прощенное Воскресение соорудил во дворе своего особняка фонтан из шампанского, задарма поил мужиков со всей округи. А после полудня вышел на балкон и пальнул в голытьбу крупной солью, чтоб убирались к чертовой матери. Вот каков купец первой гильдии Николай Васильевич Игумнов!
– Тоска у меня, – сказал он и тяжело опустился на клумбу, подминая цветы.
Хм…. Это уже странно. Что-что, а развлекаться миллионщик умеет. Постоянно выдумывает особые выверты для увеселения публики. Помнится, на Рождественском балу выложил пол в своих хоромах новенькими червонцами – чтобы не только есть-пить, но и плясать на золоте. Император осерчал, когда донесли, что пьяные гости топтали каблуками его августейшие портреты, отчеканенные на монетах. И то верно: кому подобное оскорбление понравится?! Игумнова чуть не сослали из Москвы на Кавказ. Насилу откупился. Теми же червонцами, говорят… Но и тогда не утратил купчина живости духа, не сходила с его лица нагловатая ухмылка.
Станет такой просыпаться спозаранку и ехать на Пречистенку, чтобы пожаловаться на скуку? Исключено. Не похож он и на похмельного, хотя налицо мешки под глазами Плохо спит. Чем-то обеспокоен. Стало быть, тоскует не без причины. Надо подождать, что скажет дальше. Возможно, все и прояснится.
– Мне в Ярославле каждая собака кланяется. На моих мануфактурах ежедневно три тысячи пудов пряжи вертят, – Игумнов говорил без хвастовства, перемежая слова тяжкими вздохами. – Я разных тканей в год произвожу столько, что хватит Москву укутать по Камер-Коллежскому валу в десять тысяч слоёв!
Он зачерпнул с клумбы вязкую жижу, оставшуюся после недавнего дождя, и размазал по затылку.
– Прииски золотые на сибирской земле… А счастья нету!
Игумнов заревел по-медвежьи. Вскинулись могучие руки к розовеющему небу, да тут же рухнули, а вслед за этим жестом развалился и сам купец, будто выгоревший изнутри храм – заскулил, запричитал. Сквозь всхлипывания пробивались отдельные слова, но попробуй разбери хоть что-нибудь в эдакой тарабарщине! Сыщик терпеливо ждал. Вскоре из пепла невнятных звуков потянулись первые ростки здравого смысла.
– Супружница законная мечтает оттяпать мой дом в Замоскворечье. Видали вы тот дом? Цельный дворец! Изразцы на фасаде. Сорок комнат и в каждой мебеля заморские. А ягарме этой туда вход заказан. Ох и мерзкая баба! За двадцать лет надоела хуже мозолей на пятках. Фабрику ей подарил, чтоб отстала… Так нет же, вцепилась, как эта проклятущая безделица. Давит, давит, а хрен сорвешь.