Читать Язык милосердия. Воспоминания медсестры

Шрифт

Интервал

КоЛибри^>®

Предисловие

Из-за чего стоит рисковать жизнью

Работу медсестер оставляли тем, «кто был слишком стар, слишком слаб, слишком часто нетрезв, слишком низок, слишком глуп или слишком плох, чтобы справиться с чем-нибудь другим».
Флоренс Найтингейл

Я не всегда хотела быть медсестрой. Я перепробовала множество профессий, а мой раздосадованный консультант по трудоустройству без конца убивался о том, что я провалила выпускные школьные экзамены. Морской биолог – таков был один из вариантов моей будущей карьеры: я представляла, как буду целый день разгуливать в купальнике где-нибудь в солнечной стране и плавать с дельфинами. Я пересмотрела свое решение, узнав, что работа морского биолога по большей части заключалась в изучении планктона на уэльском побережье. Однажды летом в Суонси я наблюдала за тем, как моя двоюродная прабабка разделывает сома в большой кухонной раковине, а как-то раз я выходила в море на лодке с обутыми в желтые сапоги мужиками – волосатыми, хриплыми, грузными, которые мочились за борт и без конца ругались матом. Еще мне не раз доводилось завтракать сердцевидками и лаверным хлебом из красных водорослей. Стало очевидно, что морская биология не для меня.

– Юриспруденция, – предложил один из учителей, когда мои родители, к тому моменту уже лишенные всякого самообладания из-за того, что я никак не определюсь с выбором, спросили его, какая профессия могла бы мне подойти. – Спорить она способна хоть целый день.

Но у меня не было склонности к узкоспециализированным областям. Вместо этого я стала подумывать о профессиях, связанных с животными и охраной природы. Я мечтала работать фотографом в журнале National Geographic, а значит – путешествовать в жаркие экзотические страны, где сияло бы солнце, а я все-таки разгуливала бы целыми днями в купальнике и никогда в жизни не снимала бы вьетнамки. Я стала участвовать в маршах протеста и в кампаниях против вивисекции, раздавала листовки в застроенном зданиями из серого кирпича центре города Стивенидж, показывая прохожим фотографии собак, которых подвергали пыткам, кроликов с красными глазами, на которых испытывали косметику, и окровавленных, болезненно тощих кошек. Я носила купленные в уличных ларьках дешевые политзначки, которые так часто расстегивались и кололи меня, что как-то вечером я обнаружила у себя на груди целое созвездие оставленных булавками синяков. Я отказывалась заходить в гостиную после того, как мама купила на барахолке чучело курицы и водрузила его там среди прочих украшений интерьера. Вместо этого я предпочитала есть свой вегетарианский ужин, сидя на лестнице в знак протеста, и выдвигала ультиматумы: «Либо я, либо курица. Я не желаю быть соучастницей убийства».

Моя мама, обладавшая бесконечным терпением, раз за разом прощала мне мои подростковые капризы, убирала курицу, делала мне очередной сэндвич с сыром и обнимала меня. Это она научила меня языку добра, хоть тогда я этого и не ценила. На следующий день я украла из школы крысу, чтобы спасти ее от препарирования в кабинете биологии. Я назвала ее Фертер и думала, что теперь она будет жить в безопасности вместе с другим моим питомцем – крысой Фрэнком. Фрэнк любил сидеть у меня на плече, закручивая свой длинный хвост вокруг моей шеи, как эффектное ожерелье. Разумеется, Фрэнк сожрал Фертера.