Читать Маменькин сынок

В оформлении обложки использована фотография с https://www.postermywall.com по лицензии CC0.

Глава 1

Гоша Губа появился на свет шестнадцатого ноября тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. И тут же заявил о себе громким, настойчивым плачем, не дожидаясь, пока акушерка отшлепает его по сморщенной новорожденной попке. Уставшая от затяжных родов мать приветствовала громкоголосого сына слабой, но счастливой улыбкой. Персонал родзала облегченно выдохнул, роды были сложными, а роженица, несмотря на кроткий нрав, была женщиной возрастной. Но мальчишка оказался ладным – злился, смешно морща маленькое красное личико, лягался и трубно кричал хрипловатым младенческим баском.

– Ого, да у нас Шаляпин! – угрюмо пошутила Нинель Аркадьевна, главный врач родильного отделения, которая перестала улыбаться еще на фронте, работая врачом санитарного поезда.

Роженица, измученная десятичасовым пребыванием в родильном зале, с запавшими глазами и искусанными в кровь губами, благодарно переводила взгляд с новорожденного сына на Нинель Аркадьевну. Из-под белой хлопчатобумажной косынки выбилось несколько мокрых, слипшихся прядей волос, в которых уже начала пробиваться седина. К моменту рождения своего первенца Надежде Георгиевне Губа было тридцать восемь лет.

Отец маленького Гоши, Петр Георгиевич Губа, узнал о своем отцовстве по телефону, от своей сестры Дуси, которая без устали целый день, каждые четверть часа звонила в роддом, и от ее голоса регистраторша беззвучно шевелила губами и красноречиво возводила глаза к потолку.

– Петенька, поздравляю с сыном! – торжественно начала Дуся, но тут же, не сдержавшись, затараторила: – Мальчик, здоровый, три семьсот, пятьдесят два сантиметра! Завтра можно навещать, шоколад нельзя, соки нельзя, цитрусовые тоже нельзя, молочные продукты выборочно. Ой, забыла, цветы тоже нельзя!

Петр Георгиевич выслушал сестру молча, сдержанно поблагодарил, аккуратно положил трубку на аппарат и вернулся к телевизору. Передавали футбол. Назавтра он, как и велела Дуся, принес в роддом скудную передачу, не забыв вложить в нее немногословную записку: «Здравствуй, Надя. Спасибо за сына. Желаю скорейшего выздоровления. Твой муж Петр». После этого, повинуясь обязательному ритуалу, Петр потоптался под роддомовскими окнами, а Надежда, палата которой оказалась на третьем этаже, помахала ему сначала рукой, потом бесформенным белым свертком, а потом снова рукой, с отмашкой – иди уже домой.

Через неделю молодой отец, наняв частника, встречал их на новеньком красном «Москвиче». Все та же Дуся научила брата твердо следовать протоколу: шампанское и торт – персоналу, красные гвоздики – жене. Петр Георгиевич сделал все, как нужно. Из парадного входа роддома вышла побледневшая, все еще тяжеловесная после беременности Надя, прижимая к себе огромный одеяльный сверток с невероятно большим синим бантом. Рядом шагал невозмутимый Петр. По все тому же никем не писаному правилу сверток надлежало держать отцу, и он уже было принял из рук санитарки скрытого в своем ватном одеяльном коконе сына, но жена твердо взяла у него ребенка, и Петр свое право на вынос из роддома отстаивать не стал.

Дома ждал накрытый Евдокией праздничный стол, а также множество новых вещей – украшенная кружевным покрывальцем детская кроватка; синяя, с белыми ромбами на боках коляска; набор бутылочек и сосок; квадратная стопка пеленок, треугольная – подгузников, нашитых Дусей из марли; чепчики всевозможных размеров, цветастые распашонки и однотонные ползунки.