– Пока везли, давление упало! Пульс едва прощупывается.
– Так, давайте, берем!
– Раз, два…
– Капельница! С капельницей осторожнее!
– …три! Взяли!
Четыре пары рук аккуратно переложили ее с каталки на операционный стол. Казалось, все просто беспорядочно суетятся, бегают вокруг да около, но на самом деле врачи и медсестры двигались слаженно, каждое движение было четко отработано. Оно и неудивительно: пациенты в больнице – один за другим, потоком, да и в ситуации ничего нового нет. Аварии на дорогах – сплошь и рядом.
С девушки, что лежала теперь на столе, сняли всю одежду. Нагота никого не смущала – ни ее саму, ни медиков, и было в ней что-то правильное, завершенное: каким пришел человек в этот мир, таким ему и уходить.
Бледное тонкое лицо девушки прежде многие находили пикантным: капризная линия рта, чуть вздернутый нос, родинка на левой щеке. Сейчас никому не было до этого дела, никто не смотрел оценивающим взглядом.
Густые темные волосы ее слиплись от крови; худенькое тело казалось почти детским и странно плоским. Глаза были закрыты, но если бы она открыла их, то цвет оказался бы яблочно-зеленым: необычный, редкий оттенок – многие даже думали, что это цветные линзы.
Непривычно было видеть это тело, это лицо не в зеркальном отражении, как обычно.
«Вот я и взглянула на себя со стороны», – подумала она.
Кардиомонитор надрывался сигналом тревоги. По экрану, образуя диковинный узор, скакали зубцы.
– У нее фибрилляция желудочков!
– Дефибриллятор! Быстро!
Измученное сердце работает плохо, не справляется со своей задачей. Ему не под силу качать кровь, и в эти самые секунды клетки мозга голодают, умирают от недостатка кислорода… Но почему это нисколько ее не занимает? Как будто та девушка, за чью жизнь сейчас изо всех сил борется бригада медиков, – чужой, да к тому же не слишком приятный ей человек. Эти люди хотят вернуть ее, а она смотрит на их потуги почти равнодушно, потому что…
Потому что не хочет возвращаться обратно? Потому что так – без боли, без страха и страданий – лучше, спокойнее?
Разряд тока молнией прошил лежащую на столе девушку. Кажется, все мускулы одновременно дернулись, мощная волна встряхнула хрупкое тело.
Смотреть на это было неприятно, она поморщилась и отвела взгляд в сторону. Только зачем вообще стоять тут, если можно уйти?
Она повернулась и пошла к двери, оставив за спиной отрывистые реплики врачей, пиканье аппаратуры, слепящий свет, звяканье инструментов. И знакомую незнакомку, которая так и осталась лежать на столе сломанной куклой.
В коридоре свет был совсем другой – мягче, теплее. Здесь тоже были люди – и довольно много. Почти все – в медицинских халатах и костюмах. Но они, так же, как и те, что остались в операционной, не обращали на нее никакого внимания.
«Я же голая!» – мелькнула в голове мысль, и в тот же момент она поняла, что на ней надета ночная рубашка. Короткая, выше колена, красивая и нарядная – кремовая, с синими цветочками-васильками.
Эту ночную рубашку мама купила ей, когда они собрались в Крым на каникулы. Славное было лето. Сначала они отдыхали вдвоем, потом, через две недели, завершив дела на работе, к ним присоединился папа.
Правда, ей тогда было тринадцать лет, и ночнушка эта давным-давно износилась, пошла на тряпки…