Читать Страна Саша

Шрифт

Интервал

* * *

Сегодня умер Майкл Джексон, а у меня днюха. Как-то мне не по себе от этого. Не то что он мог бы и подождать, нет. Майкл ушел, значит, детство кончилось и пора взрослеть. В самом деле. Мне казалось, что он будет всегда, как Том и Джерри или Степашка со своими «спокойными ночами» и женским голосом.

– Хватить ныть, – маман всучила мне сумку с продуктами из супермаркета. – Шестнадцать лет, а всё туда же. Господи, кого я вырастила!

– Мужчину?

– Пока нет, но надеюсь, Саш, ты им станешь. Хватит с меня и одного размазни.

Размазня – это она так о моем отце, который бросил нас, когда мне было три года. Ему хотелось стать музыкантом, он сказал нам «гуд-бай» и уехал вертеться-крутиться. Как нам потом рассказывали, он пел в какой-то группе, но известным, видимо, так и не стал. По крайней мере, на «Грэмми» мы его не видели. С тех пор каждого мужика-лузера мама называет «музыкант».

В общем-то, у меня все признаки сына, росшего без отца.

Я считаю самыми красивыми женщинами маму и Одри Хепберн.

Люблю есть только то, что готовит мама.

У меня больше друзей-девушек, чем мужчин.

Я периодически плачу.

Я делаю коррекцию бровей.

Я трачу много не своих денег на шмотки. У меня серебряные серьги в ушах.

Я могу не отвечать на звонки, но на мамин сигнал трубку беру всегда.

У меня в коллекции фильмов есть «Амели».

Я знаю, какие прически и одежда годные в этом сезоне.

Я не могу крепко сжать руку или ударить.

Сейчас много кто без отцов растет. Я, например, мало кого знаю с отцом и матерью. Женщины захотели быть сильными, а мужчины увидели, что они на это способны, и, как говорит мама, сели им на шею. Меня вырастили женщины: сплошные тети, бабушки и мамины подруги. Знаете таких мальчиков, к которым все девочки тянутся и просят сходить с ними по магазинам? Вот я как раз из таких. Нет, у меня, конечно, есть друзья-мужчины. Вот Макс, например, у него даже отец есть. Макс – это такой раздолбай. Хоть и взрослый, но раздолбай со взъерошенными волосами и татуировкой в виде льва на плече. Он говорит медленно и уверенно. Хотя иногда глотает окончания, но это его не портит. И даже не мешает ему работать на радио.

У Макса детство кончилось давно. Ему хорошо. Звонит он мне накануне моей днюхи.

– Ну как, – спрашивает, – началась уже у тебя предденьрожденческая депрессия?

– А то. Слышал про Майкла? А у меня днюха.

– Да, мэн, не вовремя он.

– Мне снилось, что он не умер. Проснулся с полным осознанием того, что, когда к нему в тот огромный концертный зал придут прощаться, он встанет, будет петь и танцевать, а потом начнется его турне.

– Гонишь! Еще Джон Леннон умер и Курт Кобейн, ты в курсе?

Но Майкл потом так и не встал. Думаю, там вообще был пустой гроб, хоть и золотой. Наверняка живет в каком-нибудь захолустье и посматривает, как события развиваются. Но я его понимаю. Он это заслужил. Тяжело быть известным. Ты просто превращаешься в рупор. А в рупор редко говорят правду. Чаще всего то, что хотят услышать.

А сегодня мама хотела отметить мою днюху, только я не хотел. Даже сказал ей, чтобы ничего мне не дарила. Правда, она всё равно принесла сумку для ноута. Не люблю отмечать днюхи, и вообще я социофоб социопата. Всё равно никто бы не пришел, разве что Макс. Такой день, да и Майкл еще. Видеть никого не хочется. Я с утра сидел и играл в свою железную дорогу. Она у меня большая, почти всю комнату занимает. Там есть станции, жители и даже деревья. Недавно посадил. А мама торт принесла, и что-то так жалко ее стало. Мама этого не заслужила – она красавица, хоть и риторически замученная. Знаете, бывают такие женщины, которые с виду скромные, а на самом деле – похлеще боксера какого-нибудь. Моя мама как раз такая. Пришлось стать боксером, когда размазня нас бросил. Маму зовут София.