Бесчеловечные мысли в помутневшем сознании,
От гнева и скорби разум слепя,
Толкают к диким звериным желаниям,
Пряным послевкусием победы пьяня…
Зима. Негреющее солнце, садящееся за горизонт, погружающее город в сумерки. Стук колес и предупреждающий сигнал трамвая красиво звучат в звенящем морозном воздухе.
Катя на ходу машет рукой улыбающейся в ответ вагоновожатой трамвая. Кате нравится зима. Со всеми своими праздниками, горками, санками и снежными бабами…
А еще ей нравится танцевать. Кружась, словно невесомая снежинка, в легком полупрозрачном, «газообразном» платье. Образуя с музыкой одно целое, погружаться в атмосферу сказочного бала под восхищенные взгляды кавалеров, кланяться под хлопанье в ладоши собравшейся вокруг публики.
Катя бежит домой похвастаться успехами маме, утереть нос сестре Таньке, старшей ее на три года и уже даже целовавшейся (по словам Таньки) с мальчишкой из параллельного класса. Девчоночья конкуренция в рамках семьи всегда веселит их часто болеющую мать.
Мать. Она пережила блокаду, успев эвакуировать дочерей далеко за Уральский хребет к родственникам. Мать работала на Кировском заводе и однажды была в двух шагах от смерти. Ее, окоченевшую и попрощавшуюся с образами пришедших к ней дочерей, спас военный патруль. Восстановление. Снова завод, работа, скудный паек. Всё для победы!
Благодарные ей дочери поклялись друг другу никогда не оставлять свою мать.
Это была первая послевоенная зима. Тяжелая, такая же, как и военная. Страна неимоверными усилиями возрождалась. Строилась заново. Люди так же ковали победу, только в мирных условиях. Победу над разрухой, голодом и всеми сопутствующими этому факторами.
Накатанная полоска льда возле подъезда. Слабая лампочка. Холодное приветствие на лестнице, видимо, заселившихся новых соседей. Тепло неуютной квартиры. Тусклый свет в гостиной.
То, что увидела Катя, не должны видеть дети. Это ломает детскую психику и оставляет нерубцующиеся шрамы на ней на всю последующую жизнь.
Ее мать словно искала что-то, согнувшись возле окна. Но девочка интуитивно поняла, что женщины, родившей ее, вскормившей и воспитавшей, уже больше нет. Ее сестра и самая близкая подруга Танька «подтвердила» этот факт. Подросток лежал на столе, на белой окровавленной скатерти, со странно вывернутыми конечностями, на которых частично отсутствовала плоть.
Катя не заплакала. И не закричала. Не смогла. Ребенок впал в ступор.
Одна мысль не отпускала детский мозг: Танька единственная выполнила клятву – она не оставила маму в одиночестве. Сама Катя не успела на этот «трамвай», где вагоновожатой была смерть, увозящая ее близких к чернеющему на белом снегу проему тоннеля. Вагон прощально прогремел погребальным звоном колокола.
Катя не слышала истеричного визга соседки за спиной. Не замечала суеты незнакомых взрослых людей. Перед ее глазами кадрами чередовались сцены их веселой семейной жизни: день рождения сестры, кружение в танце, взявшись за руки с мамой и Танькой, игра с собакой в летнем парке и в конце эта кровавая сцена перед глазами… Нет! Еще люди (или нелюди), принятые Катей за соседей, спускающиеся по лестнице в момент её торопливого подъема домой.