Что мне смочь? Всяка мощь низвергается с гор.
Если даже холмы есть основа столиц.
Есть лицо… то бугры лобных мест как аккорд
на узлах средь петлей и петлиц.
В гору трудно идти, когда ищешь слова.
Кто-то будит Везувий и всем не до сна,
ведь хаос развести – нет большого ума —
хоть с Олимпа, хоть с неба – всё гибель страшна.
Но какая-то блажь в голове скребёт скальп
изнутри, из глубин, остриём от копья.
Кровью красит номад *>1 наконечников сталь,
стрелы с древком от Древа, где кочевник – сам я.
Ну, а дальше, древнее, а впрочем, гнильё
вместе с горными реками, вместе с дождём
размывает всё то, что когда-то звалось
всемирной историей всесильных времён.
Что мне смочь? Чем же головы тех, кто силён
отличаются от моего котелка —
только тем, что варят они сытный бульон
без труда чтоб за словом строка.
Значит то, что с вершин не всегда родник,
ибо горы это и мощь мощей
тех, кто лёг когда-то и виском приник
к земле навек с помощью пращей.
Так что все Голиафы своих вершин
могут только гордиться, что их вулкан
будет служить им источником сил
мол, так было и будет в веках.
Будто всё остальное миф и блажь
и не страшен не один сопляк
со своей чистотою, с верою аж
до безумия, чтоб начать стрелять.
Но с тех пор таких молодцов полки
с истиной в мозгах, с битой в руках.
Ради правд, ради Бога, ради любви легки
на подъём, на смерть в любых горах…
Так что, скалы лица и скулы отца —
будь то Зевс, будь всемирный Бог,
это цель и любой родившийся «царь»
станет вверх карабкаться, как бы ни мог.
Всё сравнимо, есть библейский царь,
это вам не шпана глухих дворов,
улиц непроходных цвета свинца,
где стекает жижа ночных даров —
это, Давид, впадин острых грехи,
это дуг надбровных искони псалмы,
это струны седин, падающих в стихи
с высот лобных бугров – истые холмы.
Так что, горы как сочинял поэт
начинаются здесь, на твоём лице,
у худых подошв, от дрянных монет
из чужих газет, сюжетов, сцен.
Вот и всё, пора бы и по домам,
туда, отдыхает, где кровь и плоть
от хождения по мирским верхам,
чтобы был тебе дан ломоть.
Только дом это свой колпак.
Только дом это твой ответ.
Только дом твой для них враг.
Только дом это Его свет.
Но каков дом, таков и удел.
И каков срок, таков перст.
Нищий духом – не алчет тел,
тело режет своё об крест.
Но кто же свой дом не крепит?
Им духа хватит – беречь себя.
А кому не хватит – ничего не хранит,
говорит о себе, что умрёт, что спят
те духовные силы, чтобы стеречь
имя своё, лозунг как у людей:
чтобы было всё. Эти надписи не стереть:
чтить Деревья – Дома – Детей.
Они вписаны в квадратуру лбов.
Вбитые как «извращённый пучок».
Вычерченные круговертью мозгов
как три «д», впрочем, буквы здесь не причём —
Дерево – Дом – Дитя, это форматы для
нас, одиноких, с оком смотрящим в склеп,
где нет Природы – Молодости – Жилья,
где только насущный хлеб.
Словно «п» -«м» -«ж» это не та же тень
на ту же плетень, но по наклону дорожка,
а может драже, с одним «ж», где стен
дорожание – дрянь, дрожащая ложноножка.
Разговор не о том, что вся «чудь» не «весь».
Испокон всё Сын – Светлица – Сев,
или Дерево – Дочь – Дом, как у всех:
эх, скачусь на скупой слезе.
Рубим хату повыше, крепче ла̀жем стену…
И мой профиль под спил в профильный сруб