Мы вступили в 1993 год. Он получился сложным, полным драматизма и даже трагичным как для страны в целом, так и лично для нас. Начну со страны.
С одной стороны, российские магазины стали прихорашиваться и заполняться товарами, с другой – в обществе возникло шокирующее социальное расслоение. Меньшинство, в основном связанное с властью, сказочно обогатилось и вело разнузданно шикарную жизнь. А большинство из-за галопирующей инфляции лишилось накоплений прошлых лет и прозябало на мизерные зарплаты. Многим ее платили нерегулярно, появилась и увеличивалась армия безработных. Сохранялся кое на что дефицит. Помню, в апреле 1993 года стоял в колоссальной очереди за бензином, не выдержал, купил горючее с рук у спекулянтов втридорога, причем с другим октановым числом, 95-м вместо 92-го.
В апреле состоялся всенародный референдум, высказавший одобрение курсу Ельцина. Казалось, политические страсти, несмотря ни на что, должны улечься, Россия закрепилась на реформенном пути. Но уже 1 мая на площади Гагарина произошло побоище с участием ОМОНа и оппозиционных демонстрантов. В ход пошли прутья, заточки, камни, стекла. Пострадало более 80 милиционеров. Верховный Совет немедленно поддержал демонстрантов.
На протяжении последующих месяцев напряженность возрастала и в начале октября обстановка взорвалась. Распущенный указом Ельцина парламент развязал настоящую войну. Бандитские формирования и толпы недовольных граждан бросились на штурм мэрии, потом попытались захватить телецентр «Останкино». К вечеру появилось ощущение, что власть перешла к оппозиции. Ельцин нигде не появлялся, не было видно ни милиции, ни армии. Телепередачи велись из запасных студий под огнем. Е. Гайдар призвал безоружных людей идти к главному зданию мэрии на Тверской и защищать демократию, «ибо власти не в состоянии это сделать». Народ собрался у мэрии и стоял там, абсолютно незащищенный, всю ночь напролет.
Я предложил Наташе присоединиться к несшим вахту у мэрии, супруга эту идею отмела. Мы остались дома, но не спали, слушали радио «Свобода», другие станции. Ближе к утру зазвучали сообщения, что армейские части движутся в сторону Москвы. Тут же последовали опровержения, уже рассвело, когда «Свобода» констатировала, что в городе по-прежнему не видно ни военных, ни милиции. Но они вскоре все-таки появились, и в 8:00 начался штурм «Белого дома» с применением танкового огня. Ухало так, что было слышно за многие километры. Я поехал на Б. Козловский, собрался с коллегами в кабинете. Посовещавшись, приняли решение закрыть Дипакадемию на три дня. И правильно сделали, так как и после падения «Белого дома» в городе продолжалась перестрелка, снайперы палили с крыш домов.
Помогло введение чрезвычайного положения и комендантского часа. В стране установилось единовластие. И мы ощущали удовлетворение. Говорили друг другу: не работает в нашей стране парламентская система, разогнанный Верховный Совет ничего, кроме отвращения, не вызывал.
Некоторые демократы требовали самых жестких кар в отношении путчистов и им сочувствовавших, обвиняли Ельцина в непростительном либерализме. Мы же президента оправдывали, объясняя его линию рядом факторов. Во-первых, Ельцин, видимо, осознавал, что раскручивание маховика насилия неизбежно приведет к всеобщему хаосу и озлоблению, к гражданской войне, остановить которую можно будет только кровавой диктатурой. Во-вторых, президент не был уверен в лояльности силовых структур. В-третьих, Ельцин не мог не сознавать, что недовольство реформами распространилось и в народе, и большинство людей не поддержат жестких карательных мер властей против оппозиции, выступавшей под популистскими знаменами. В-четвертых, Ельцина сдерживал, очевидно, и Запад, страшившийся гражданской войны в ядерной державе. В общем, как бы там ни было, Ельцин проявил гибкость и великодушие к проигравшей стороне. Обстановка стабилизировалась.