Я родилась тринадцатого сентября с большим родимым пятном возле левого глаза, что очень расстроило маму.
– Теперь я Вероничку всегда узнаю, – улыбнулась акушерка, зашедшая в палату. – А красавица-то какая! Чисто ангелочек!
– Не ангелочек, – отозвалась с соседней койки цыганка Земфира, – колдунья она. Бог шельму метит.
– Глупости! – у родительницы задрожал голос.
Мамина мама была знахаркой, но это тщательно ото всех скрывалось – времена были такие.
– Очень красивая девочка, – возразила цыганке медичка.
– В том то и дело, – усмехнулась Земфира. – Слишком красивая. Только пятно это не от Бога.
А потом я заболела дизентерией и нас из роддома сразу же перевели в инфекционную больницу. Говорят, в тот год дизентерия людей как траву косила. Только я одна из палаты осталась жива, а в ней лежало четверо грудничков.
– Ослепнет ваша девочка, – сказала врач-инфекционист перед выпиской.
Но я не ослепла, только к первому классу почувствовала, что вижу неясно и надела очки. Они скрыли родимое пятно.
Росла я шустрой и очень любопытной. Никого не боялась и не стеснялась. Когда к родителям приходили гости, я тащила стул, вставала на него и, скрестив руки на груди, с выражением пела взрослые песни. Мне хлопали и умилялись.
Однажды я увидела высокого парня, смело подошла к нему и спросила:
– Ты дядя Степа-милиционер?
– А как же! – рассмеялся парень и угостил меня шоколадкой.
Очки быстро надоели. На переменах я снимала их и прятала в кармашек фартука. Мне очень хотелось, чтобы все рассмотрели мои большие выразительные зеленые глаза. И их рассмотрели. Мальчики наперебой стали предлагать дружбу, а девочки завидовать. В какое-то время я осталась без подружек, зато мой портфель оказался лакомой добычей у одноклассников.
– Можно, сегодня я понесу его? – клянчил какой-нибудь мальчик, вырывая из моих рук школьную сумку.
– И ведь никто не замечает ее родимого пятна, – удивлялась мама, гладя меня по голове.
– Если не присматриваться, и ты не заметишь, – подходил папа и обнимал меня. А потом звал на улицу.
Родители меня любили, у бабушки я была светом в окошке, соседи приглашали в гости и потчевали конфетами.
Все было хорошо, но однажды…
Это случилось в седьмом классе. Крикливая Наташка Черникова решила меня обидеть.
– Очкарик, – плюнула она в мою сторону. – И как ты можешь кому-то нравиться со своим уродским пятном?
Я знала, что Черникова любит Сережу Немцова, а он входил в мою группу поддержки. То есть в мою свиту.
Я заплакала. Натке мальчишки наподдавали тумаков, а потом… Это было страшно, но через неделю на обидчицу наехала машина. Осколок разбившегося лобового стекла попал ей в левый глаз, и глаз вытек.
Тогда я впервые задумалась над тем, что не такая как все.
Вечером я рассказала про Черникову маме, она обняла меня и заплакала. А потом поведала о словах цыганки.
Новость меня несказанно огорчила. Следующей, поплатившейся за оскорбление, стала незнакомая девчонка. Она подставила мне подножку. Я устояла, а потом с жалостью наблюдала, как из-за вывиха голеностопа девочке вызывали скорую.