Платье испорчено!
Сердце, почуяв грядущую беду, дёрнулось: будто собака с поводка – завидев кошку, когда банка с майонезом ещё только появилась из холодильника, несомая расчётливой рукой…
Нет, не то, чтобы платье уже вообще носить стало нельзя – можно.
Если предварительно замочить в тазу, не скупясь присыпав новым «всесильным» порошком, а затем, через час, выстирать с этим самым порошком… Высушить. Погладить с отпариванием…
Вот только некогда всё это делать. До начала Бала осталось пятнадцать минут, а только на замачивание нужно хотя бы полчаса. Или час. Потом – стирка. И на нормальную сушку плотного и тяжёлого стрейтча нужен минимум час. Даже утюгом. Или феном.
А в мокром платье идти – верное воспаление лёгких. Да и всё равно: того вида уже не будет!
Евгения привычно сдерживалась, чтобы не кусать губы, и не орать благим матом, как требовала душа. Выглядеть лишь слегка расстроенной у неё получалось «на автомате». А ещё она…
Чувствовала, ощущала эмоции торжества, умело скрытые сочувственно-сокрушён-ными «оправданиями» заклятой подруги, наигранно хватавшейся то за лицо, то за грудь:
– Ой, Женечка! Что же я наделала! Какой ужас! Гос-с-поди, как же ты теперь пойдёшь?! Ах-ах, какое было платье! Ну… Давай я куплю тебе другое! Так будет честно!
Боже! Сколько таких гадостей – «укусов», «плевков» и подколок ей уже пришлось пережить за то, по идее, счастливое время, которое зовется детством! В особенности – от «подруг», которые были или состоятельней, или подлей, или просто злобней – похоже, все они инстинктивно чуяли именно в ней наиболее опасную конкурентку. В плане охмурения парней. Которых в Новой Антоновке, деревне, в которую ей приходилось ходить, чтобы учиться в школе, и так кот наплакал. И ненавидели её всем классом.
Уж «девочки» постарались, чтобы и парни обращали внимание на её немодную одежду и китайскую дешевенькую косметику. И намеренно провоцировали её «враждебные» резкие ответы ехидными шуточками. Так, что в последний учебный год она, наученная горьким опытом, лишь презрительно отмалчивалась. Что ошибочно принималось за слабохарактерность.
Ну а внешность…
Соперница?.. Красивая какой-то непонятной, скрытой пока даже от неё самой, глубинной, истинной, красотой? К которой, если предоставить их самим себе, рано или поздно потянутся все парни, даже самые тупые?
Других причин для ненависти девок-ровестниц она найти не могла.
Ведь она никогда никому не становилась на пути. Во всяком случае, сознательно. Не скандалила. Не подсиживала и не злословила за глаза. Парней не отбивала. Да даже краситься перестала. Поскольку и мать была против «малевания лица». Дескать, изменять свою внешность – это «от лукавого».
Но на этот раз…
Огромная жирная блямба, мерзкое пятно, занимающее теперь, после неудачных попыток «срочно оттереть», а правильней сказать – размазать по всей груди и животу маслянистые потёки, словно бы издеваясь, нагло отблёскивало, отражая бликами свет двухсотваттной мощной лампочки. Разумеется, на спину платья оно уже тоже проступило.
Только что горделивая обладательница шикарного «выходного» платья, а теперь – никчёмной тряпки, лишь огромным усилием воли сдерживала крик отчаяния – знала, что этого только и ждут…