Читать Танцуй, детка!

– Твой выход, Алекс! – выкрикнул, словно швырнул мне слова в лицо Артур, и я, только заслышав первую, еще совсем медленную, ритмичную дробь барабанов, сыпавшую сухим горохом на деревянный пол нашей мини-сцены, шагнула в слепящий свет рамп за бархатный чёрный занавес, словно вышла из ночи в невыносимо яркий и жаркий день.

Отсчитывая жёсткий и частый ритм про себя, я застыла сначала на несколько секунд, раскинув руки, как крылья, и почувствовала, как тугой гул мужских голосов в зале стал стихать, замирая. А затем, очень чётко и ещё пока совсем спокойно начала отмерять круги грудью: «Вперёд – вверх – точка, вправо – вверх – точка, назад – выгнула спину кошкой – точка, влево – вверх – точка», и так несколько барабанных проигрышей, чтобы гудящий и пьяный зал нашего ночного клуба утих, начиная следить за ритмичными кругами, которые выписывает моя грудь, сверкающая разноцветными бусинами и золотыми монетами. Босые ноги стоят крепко на полу, и вся я – древняя восточная статуя, у которой как будто ожил только верх выше талии, в воздухе плавно и легко парят руки, словно плетут невидимые сети, а лицо ниже глаз я закрыла чёрной полупрозрачной вуалью, отчего, я не сомневаюсь, мои подведённые чёрной сурьмой глаза горят яркими изумрудами в плотных густых сумерках затемнённого зала. Я чувствую, как скользкие, будто ночные насекомые, взгляды, спускаются вниз по моему лицу, шее, декольте и оседают на моей подрагивающей в ритме танца груди, укутанной медовым светом прожекторов.

Я делаю небольшой шаг вперёд, и моя обнажённая нога, покрытая несколькими слоями тончайшей прозрачной ткани, выныривает из морской пены своих покровов, а на лодыжке начинают мелодично позванивать крошечные марокканские бубенчики на тяжёлом серебряном браслете. Повинуясь магическому ритму египетских барабанов я снова замираю и выдыхаю животом, отчего все глаза в зале, не отрываясь, следят за движениями моего гладкого полукруглого животика, и скатываются всё ниже, я это знаю наверняка – по тайной дорожке туда, где под мягкой округлостью плоти, на самых краях бедренных косточек натянут прохладный шёлк моих шальвар.

Я на секунду замираю, чтобы сделать передышку перед нарастающим диким темпом ударных, и вдруг мои глаза в безликой замеревшей толпе упираются прямо в Него. Приглушенный свет над столиком освещает его словно выточенное из камня лицо, мужественный подбородок с небольшой щетиной, прямой нос с горбинкой и холодный и надменный, словно уже успевший устать от всех зрелищ мира, взгляд. Он сидит, свободно развалившись в английском резном кресле, широко расставив длинные стройные ноги в голубых джинсах, на нём обычная светлая футболка с логотипом Gucci, и в руке он сжимает запотевший тумблер с виски. Кубики льда поблескивают в прозрачном бокале, тают, перемешиваясь с драгоценным янтарным напитком, и я сама вдруг понимаю, что я как маленькая льдинка на горячем солнце, уменьшаюсь и таю от его надменного и насмешливого взгляда…

Мои щёки под вуалью начинают пылать, плечи загораются, словно на них накинули огненную шаль, а живот становится вдруг необыкновенно пустым, как лёгкий, надутый гелием шарик. Я делаю второй шаг, и все драгоценные камни и монисты начинают звенеть в одном ритме с барабанщиком, словно выступая с ним в дуэте. Теперь моя грудь – живот – бёдра двигаются поочередно, словно сами задают ритм танца, пока ещё не так быстро, но теперь я – картина, а музыка в клубе – только обрамляющая меня рама. Сотни часов тренировок перед зеркалом в зале, и теперь всё моё тело – это пластичное полотно, на котором я выписываю свой убыстряющийся с каждой секундой ритм.