Телефонный звонок прозвучал в кромешной тьме. Я лежала, как труп, и никак не могла раскрыть глаз, а противный звук повторялся с редким постоянством: дзинь, дзинь. Наконец мозги зашевелились, и, поднимая трубку, я глянула на будильник – пять утра. Кому же это пришло в голову позвонить в такую несусветную рань? Голос оказался до боли знакомым:
– Дашенька, деточка, наверное, не узнаешь меня? Беспокоит Анна Михайловна Петрова из Москвы.
Даже при желании не забудешь профессора Петрову. Высокая, полная, с величественной осанкой и серебристой укладкой, она полностью и абсолютно хозяйствовала на кафедре, где уныло протекала моя преподавательская деятельность.
Не то чтобы Анна Михайловна меня не любила, нет, просто не замечала: не хвалила и не ругала. Я была исправной преподавательской единицей, безропотной и до ужаса скучной. Я не имела мужа-генерала, как Леночка Костина, или папу-академика, как Милочка Любавина, я не ездила за границу, как Женя Славин. Даже Катя Артамонова, вышедшая замуж за парикмахера, пользовалась расположением Анны Михайловны.
– Конечно, для Катюши это мезальянс, – говорила она хорошо поставленным голосом. – Парикмахер вообще-то ей не пара, но настоящего дамского мастера так трудно найти.
Прозябать бы мне до пенсии на кафедре иностранных языков в техническом вузе с зарплатой, на которую можно купить разве что десять банок главного женского секрета – майонеза «Кальве», как вдруг случилась потрясающая история.
Моя лучшая подруга Наташа неожиданно вышла замуж за сказочно богатого француза. И я с детьми и невесткой поехала ее навестить.
По прибытии в Париж мы оказались в центре совершенно невероятной детективной истории. Жана, мужа Наташи, убили на следующий день после нашего приезда. Все его многомиллионное состояние отошло вдове. Никаких родственников – ни прямых, ни кривых – у Жана не было. Кроме денег, в Наташкины руки упали коллекция картин, трехэтажный дом, семейные драгоценности и хорошо налаженный бизнес. Задыхаясь от счастья, она попросила остаться с ней, и я рискнула.
Московскую квартиру сдала сразу, с работы уволилась в одночасье. Жизнь богатой дамы в столице моды пришлась мне по вкусу, а чтобы не умереть со скуки, я стала преподавать русский французам, которым этот язык зачем-то понадобился.
Жили мы в предместье Парижа вместе с Наташкой в шикарном особняке. Мой сын Аркадий учился на адвоката, его жена Оля – на искусствоведа. Четырнадцатилетняя Маша ходила в лицей. Еще жили с нами две собаки: питбультерьер Банди и ротвейлер Снап. Они беспрепятственно бегали по всему дому и саду.
И пит и ротвейлер были куплены для охраны, но злых сторожей из них не получилось. Оба до потери сознания обожали пожрать. Их пасти вечно были заняты какой-то вкуснятиной. Луи, повар, поил их кофе со сгущенкой. Его жена, Софи, угощала блинчиками, даже электрик и слесарь баловали сдобным печеньем. Результат налицо: кровожадные звери встречали любого незнакомца радостным повизгиванием.
Не рисковали собаки заглядывать только в комнаты на третьем этаже, которые занимали Луи и Софи. Там безраздельно царили две кошки: белая Фифина и трехцветная Клеопатра. Собаки их побаивались и, когда те парочкой входили в гостиную, быстро освобождали самое уютное место у торшера.