⇚ На страницу книги

Читать Дед, любовь и расстройство психики

Шрифт
Интервал

17


Меня убьют в 17 лет. Выстрел в голову.

Куда уж безболезненней? Р-раз и пустота… А потом… Всё это…


* * *


– Эй, парень! Деньги есть?!

В ответ мои ноги срабатывали быстрее гортани.

– Стой! Догоню, с-сука!

В 8 лет я убегал так каждый Божий день. Странное было время. Детство. Когда сильные бегают от слабых, не разобравшись, кто сильней.

Может, потому что детям просто нравится бегать? Мне не хотелось что-то доказывать словами или кулаками. "Меня никто не сможет догнать" – вот, о чём хотелось кричать во все ноги.

Почему же я не стал бегуном?

– Кто мой стул трогал?! Молчите? Ну, сейчас я вас по одному гасить буду! Держитесь, сопляки!

– Вот он! Он сидел на нём! Я видел!

Поднимаюсь:

– Ну, я…

11 лет. Время, когда проклёвывается голос. Тогда слабые закладывали сильных… таким же слабым. Им всё время хочется держаться вместе. Слабый всегда либо возглавляет, либо пресмыкается.

А сильный, он сам по себе. Один.

Ноги не бегут, а крепко врастают в пол. Кулаки сжимаются добела. Гортань выдаёт короткое:

– Ну, я…

– Головка от х..! – слабый обязательно найдётся, что ответить, чтобы спутать твои мысли. А потом ударит исподтишка.

Он был старше меня на год, но я устоял. Удар кулаком напомнил случай, когда я долбанулся носом об лёд. Через секунду лицо запылало, как ошпаренное. Гортань выдавила только:

– На!

А потом ещё… ещё. Вместе с движениями кулака дёргалась голова моего обидчика. Он упал после первого же удара, но теперь, когда ноги замолкли, я хотел кричать о правде кулаками. И бил… бил.

Козлов. В последующем регбист и ловелас. И первый, кого я победил кулаками.

Нас остановила вошедшая учительница. Меня поставили на учёт в детскую комнату милиции и чуть не исключили из школы. Но ещё долго мои кулаки кричали. В соседних районах или просто при встрече с несправедливостью. Мне было необходимо мочить козлов… и Козлова.

Почему же я не стал боксёром?

– Пойду погуляю.

– А уроки сделал?

– Почти…

– Давай-ка сделай дело и гуляй смело!

– Ну, мам! Я уже не маленький! Приду и сделаю. Ты же знаешь. Слово даю!

В 13 лет, наконец, прорезалась гортань. Появилась острая потребность повсюду кричать о своей независимости: "Я взрослый! Неужели вы не видите?!"

Казалось, что не видели. Поэтому и надрывал горло.

– Ребята, кто-нибудь хочет рассказать первым свой отрывок из "Горе от ума"? Что, никто? Ну, тогда, может, Скворцов нас порадует?

– Тамара Степановна, я бы и рад, но такое горе с моим умом… понимаете, вчера грибов переел.

В этом возрасте не обязательно говорить что-то толковое. Достаточно просто сохранять уверенность, чтобы весь класс взорвался от смеха.

– Ну, Скворцов, балагур… ладно, прощу на этот раз, но на следующем уроке будем слушать твой отрывок, а не шуточки… Кошкина, ты-то, надеюсь, выучила?

Из-за парты поднималась худая девочка с застенчивыми глазами и безупречно декламировала Грибоедова.

Что-то уже тогда двигалось в моей груди при взгляде на неё, но гортань всё ещё была громче сердца.

– Блошкина, куда чешешь? – окликал я её на перемене

Хихикнет:

– Скворцов, ну когда ты вырастешь?

– За тобой следом.

Больше никто из одноклассников не называл меня маленьким. И я тайно злился за это на Кошкину.

Но всё равно чувствовал себя взрослым и независимым. Вперёд!

Почему я не стал политиком или хотя бы старостой класса?