Кто же украл Куинджи?
Бабулин Константин Леонидович
2019
– Алё, – Света ответила на звонок с неизвестного ей номера.
– Здравствуйте, это из Комсомольской Правды вам звонят, – без пауз начал бойкий женский голос. – Меня зовут Евгения, я журналист, и хотела бы услышать ваш комментарий о краже картины Куинджи из Третьяковки.
«Ну, началось», – усмехнулась про себя Светлана.
– Хорошо, можно и прокомментировать. Только, боюсь, мой комментарий не пропустит ваша цензура.
– В смысле?
– Не важно, – Светлане понравился голос журналистки: молодой, энергичный, с лёгкой хрипотцой. Она даже представила себе эту девушку – лет двадцать пять не больше, невысокая, стройная, короткая стрижка… – Спрашивайте, – прервала она свои фантазии.
– Сколько может стоить такая картина на чёрном рынке?
– Ооо, – почти простонала Светлана в ответ, – конечно…
И хмыкнула про себя, – «Каждый раз одно и тоже: черный рынок…, миллионы…, и прочие аналогичные штампы»
– Нет никакого чёрного рынка. – буднично, если не сказать скучно, ответила она.
– Как нет? – голос журналистки перестал быть бодрым и бойким.
Светлана улыбнулась, представив её замешательство, и решила добить девушку.
– Хотите я угадаю ваши следующие вопросы?
– Хммм, – только и нашлась та, что ответить.
– Сколько миллионов долларов стоит эта картина? Да? Это, вы хотели узнать? Именно про миллионы долларов?
– Хммм…
– Следующий ваш вопрос – кто может купить эту картину, чуть ли не пофамильно, да?
– Откуда…? – начала было журналистка, но Светлана не дала ей продолжить:
– А ещё вам интересно – сколько такая картина может стоить за границей?
– Хммм…
– Я вас разочарую – никакого чёрного рынка нет, эта картина не стоит миллионы долларов и её никто не купит ни за какие деньги, ни здесь, ни, тем более, за границей.
–Оооо, – голос в телефоне совсем сник. Светлана отчётливо представила себе недоумённое лицо девушки и даже увидела, как она хлопает своими зелёными глазами (зелёными?). – Зачем же тогда…
– Её украли? – закончила фразу Светлана и похвалила, – это правильный вопрос. – и сделала паузу.
– Так зачем же её украли? – после нескольких секунд тишины переспросила журналистка, уже заинтересованным тоном.
– Есть три версии, но ваша цензура их не пропустит.
– У нас нет цензуры.
– Ого – у всех есть, а у вас нет?
– Пока, то о чем я писала, печатали полностью.
– И о чём же вы писали? Например, о том, как разгромили выставку Вадима Сидура, писали?
– Кстати да, я писала об этом и…
– Вот как, – опять не дала ей договорить Светлана. – И чем кончилось дело, тоже написали?
– В смысле?
– Как наказаны погромщики?
– Хммм…
– Не знаете?
– Мммм… честно говоря…
– Вот именно, не знаете. А я вам скажу – никак.
– То есть?
– Вот вам и «то есть» – передразнила Светлана, – А как наказан мужчина из Воронежа, который попытался испортить картину «Иван Грозный убивает своего сына»?
– Аааа – протянула девушка, – да, да, да, помню… Это было полгода назад вроде, там же в Третьяковке… И как он наказан?
– Не знаете?
– Нет.
– А вы писали об этом?
– Да, писала и тоже ничего не вырезали тогда.
– Хорошо – так что ему было за это?
– Не знаю…
– Почему не знаете, не интересно?
– Хммм…
– Вот видите, вы ВСЕ пишите одно и то же. В лучшем случае описываете то, что случилось, а дальше – трава не расти. Ни анализа произошедшего, ни последствий, ни, уж тем более, выводов… Так?