Моей семье: Тину и Саво
Спасибо вам обоим за то, что любите и поддерживаете меня всегда и во всем. Нет слов, которые могли бы описать, как много вы для меня значите.
Тин, моя опора, спасибо за последние 14 лет, что ты со мной и все так же любишь меня, несмотря ни на что. Я бесконечно благодарна судьбе за то, что ты у меня есть. Когда было трудно, ты всегда оставался рядом и наши отношения становились только крепче. Я люблю тебя всем сердцем и душой.
Саво, мой родной братик. Я полюбила тебя с первого взгляда. О лучшем брате я не могла и мечтать. Мне бы так хотелось вернуть годы, что нам пришлось провести в разлуке, но, пожалуйста, знай, что ты был в моем сердце каждую секунду. Спасибо за твое понимание, доброту, любовь, терпение и поддержку. Я так тобой горжусь.
Июль 2000
Я не знаю, где папа. Я жду его в роскошном уимблдонском лаунже для игроков. Оглядываюсь по сторонам. Мы должны пойти на праздничный ужин с моими менеджерами Иваном и Джоном. Мне 17, и я только что сыграла полуфинал. На Уимблдоне.
Можно предположить, что он будет доволен тем, как далеко я прошла на самом Уимблдоне. Предположить-то можно. В конце матча, пожимая руку Линдсей, я видела, как отец вскочил с зеленого кресла, и его грузная фигура быстро покинула Центральный корт. Обычно после моих матчей он стоит где-нибудь неподалеку от зоны игроков, и мне нужно его найти. Но сегодня его нигде не видно и не слышно. После пресс-конференции я позвонила ему, но он не взял трубку.
Я только что показала свой лучший результат на «Шлеме», и мне хочется узнать, что он скажет, и еще нам нужно договориться с Джоном и Иваном про вечер. Так что я снова набираю его, и наконец он отвечает.
По его громкой неразборчивой речи я понимаю, что он пьян. Я знаю этот тон: тон белого вина, скорее всего, смешанного с виски.
Он зол. В ярости, что я проиграла. Его голос гремит у меня в трубке:
– Ты жалкая, безнадежная корова, домой можешь не приходить. Мне стыдно за тебя. В гостинице не показывайся.
– Но пап, – говорю я тихо, пытаясь его разжалобить.
– Сама ищи, где будешь спать, – орет он во все горло. – Оставайся на «Уимблдоне» и спи там. Или еще где. Мне все равно.
Он бросает трубку.
Я только что сыграла в полуфинале Уимблдона. Но в глазах моего отца я недостойна того, чтобы прийти домой.
У игроков вокруг меня своя жизнь: они болтают, обедают, совещаются с тренерами. Я же одна и разбита. Денег у меня нет – или, по крайней мере, доступа к ним. Кредитной карты нет. Все это у папы. Он контролирует всю мою жизнь.
Меня начинает накрывать. Я такая неудачница. Полная неудачница. Проходят минуты, потом часы. Я забиваюсь на маленький диван в углу лаунжа, надеясь, что там меня никто не заметит. В конце концов я остаюсь одна.
Около одиннадцати приходит уборщица. Увидев меня, она подходит и говорит мягко:
– Тебе нельзя здесь оставаться.
– Мне некуда пойти, – откровенно говорю я ей, и тут же сама это осознаю. У меня в глазах встают слезы.
– Я должна сообщить начальству, – говорит она.
Приходит Алан Миллс, турнирный рефери.
– Что случилось? – спрашивает он ласково.