⇚ На страницу книги

Читать В переводе с птичьего (сборник)

Шрифт

Интервал

* * *

До нашей эры

Смотришь в слепое окно, понимаешь – влип

В этот осенний сплин, в перехлесты лип,

В то, что несется по небу от и до,

И западаешь клавишей – нотой до.

До нашей эры деревья шагали врозь,

Это сейчас у каждого в сердце гвоздь.

Вот и сиди прикидывай, что больней.

Сколько бы ни было осени – все о ней.

Сколько бы ни было истины – вся в вине.

Вечер рисует тыквенного Моне.

Пробкой размахивая, кланяется бутыль.

Смотришь на дно, уговариваешь – остынь.

До нашей эры и после – не та, не тот.

Что же внутри колоколет, глаголет, бьет?

Это прощается дерево – день за днем –

С вырвавшимся гвоздем.

Предрассветное

Плач малиновки нежен и тонок,

Рассыпает по зернышку грусть.

Так, наверное, плачет ребенок,

Потерявший душистую грудь.

В тихом голосе привкус потери,

Безнадежные «вдруг» и «вот-вот»,

Колокольчик над запертой дверью,

Женский голос. Улыбчивый рот.

Под ладонью притихшего сада

От былого ни слез, ни следа,

И такая на сердце отрада,

Что становится ясно – беда.

Все, что мило, – навылет и мимо,

Так вбивай же малиновый клин

В неслучившихся, неповторимых,

Предрассветных, любимых, един…

О начале

Оставшись, я уже не убегу.

Мы будем жить с тобой на берегу,

Делить еду и легкую работу,

Перебирать задумчиво песок,

Рожать детей, креститься на восток

И соблюдать, как водится, субботу.

В кувшине глина. В облаке вода.

Рука в руке… Прощать и обладать,

Чтоб не терять необходимый трепет, –

Не в этом ли святая благодать?

(Когда в саду распустится беда,

Заголосим, но губы не разлепим.)

Я не о том, любимый, не о том.

(Уносит море тело, память, дом,

Знакомые до обморока лица.)

Я о начале. Все-таки уйду.

Остаться – это значит на беду,

Как и на счастье, взять и согласиться.

Вот и хватит

Если сильно захочешь – спасу.

Нам бы домик в июльском лесу,

Чтобы солнце и нежная хвоя –

Послевкусием долгого «дво-е».

Чтобы в доме трава и кровать.

Мы с тобой – такова благодать –

Состоим из улыбок и клавиш,

И уже ничего не исправишь.

А за домом – слова и листва.

Мы сидим к голове голова,

Тридевятый закат провожая,

И собака породы «большая»

Засыпает от счастья у ног.

Вот и хватит. Четырнадцать строк.

Останемся дома

Ты смешивай краски. Я выношу деток.

Немного тепла и обглоданных веток –

И вот уже небо набухло, провисло

Над прикусом страсти и поиском смысла.

Ликующий свет ли, рисующий бес ли…

Тебя разрывают на «может» и «если»

Не знавшие птиц перелетные пули,

И кисть проникает в заснеженный улей,

Где каждая складка свежа и знакома,

Где голоду – голос: «Останемся дома»,

Где губы вникают в январскую мякоть.

Подумаешь: «Счастье»,

И хочется плакать.

Прогулки

Прогулки с лыжами и без,

Потерянные рукавицы.

Лес вырастает из небес,

Поскрипывает и искрится.

На все непрожитые дни –

Одни. Ни облака, ни тени.

Слегка притоптывают пни

От холода и нетерпенья.

Край мира выбелен, умыт

И так непоправимо ясен,

Здесь каждый любящий – пиит,

Чей голос чист и не напрасен.

И вот, пока слова звенят,

Как потревоженные ели,

Ты, раскрасневшись от огня

Сердечного, идешь ко мне и…

Алое на сером

Туман. Изюминки ворон.

Над колокольней вышит крестик.

В таком забытом богом месте,

Где тишь да хмарь со всех сторон,

Острее память, слаще яд

Семейных радостей безгрешных.

В саду чернявые черешни

В листве обглоданной стоят.

Упорно тащит муравей