Как я обращаюсь со своей любовью
Участь парня, которому нечего сказать о любви, об объекте своих пылких чувств. Когда тебе не хватает слов, чтобы добиться от любви объяснений или хотя бы одной фразы, что же приходится делать? Да ничего, что могло бы пробудить у любви желание что-либо сказать тебе в лицо.
Любовь ничего не говорит. Ты бьешь по ней молотком, а ее уста сомкнуты – ни малейшей дрожи. Ты колешь любовь ножом – и вновь ни слова не слетит с ее губ. Ты даже пытаешься облить ее бензином и поджечь – всё напрасно!
Создается впечатление, что любовь не понимает человеческую речь, или человеческая речь не желает быть на ее устах.
Моя любовь не может ходить. Она не мучается от болезней и не поражена каким-либо физическим недугом. Собственно говоря, физическое состояние моей любви в чём-то даже лучше моего, я за этот год умудрился четыре раза сильно простудиться. Я изнурен болезнями, я повержен их продолжительностью.
А моя любовь как была, так и остается неуязвимой для хворей. Возможно, болезнь у любви проявляется не так, как у людей, иначе – без жара и боли в горле. Я не могу приложить ладонь ко лбу любви, чтобы проверить ее температуру. Не могу поставить ей градусник под язык.
Моя любовь привыкла лежать у меня на руках. Ее ноги крепки, тело натренировано, однако это ничего не меняет. Она готова целыми днями лежать у меня на руках, прижиматься головой к моей груди и обнимать меня.
Носить на руках свою любовь мне в каком-то смысле неудобно (хочешь дать свободу своим суставам, конечностям, а не можешь – любовь нуждается в том, чтобы твои руки находились в удобном для ее тела положении).
Я ухаживаю за своей любовью и стараюсь держать ее в чистоте и порядке.
Если я, скажем, по неосторожности намочу любовь, то непременно бегу ее сушить. Я поступаю так: аккуратно развешиваю намокшую любовь на веревке, которая протянута под потолком из одного угла кухни в другой, и жду, пока любовь высохнет.
Моя любовь может запылиться, пыль забивает всё ее нутро (как она туда попадает – не знаю). Приходится много раз встряхивать любовь, чтобы полностью очистить ее от пыли. Проще было бы выбить из нее пыль, у меня есть чем это сделать, однако, думается мне, любовь, какой бы пыльной она ни была, согласится лишь на встряхивания. Выбивать из любви пыль чем-нибудь – мера жестокая и чреватая для нее травмами.
Я с товарищем путешествовал по стране, и вышло так, что судьба привела нас в какое-то заброшенное селение. Впрочем, это был, скорее, пригород, заброшенный пригород.
Была ночь, и шел сильный дождь. Мы с моим спутником поспешили укрыться от непогоды. Наши ноги стремились не останавливаться, наши тела старались не задерживаться. Дождь колол нас длинными прозрачными водяными спицами.
Мы бежали и, наверное, со стороны были похожи на две волны, несущиеся вперед и сметающие всё на своем пути. Нам попадались по дороге какие-то предметы, мы отбрасывали их ногами в разные стороны. Мы распахивали собой незапертые двери, натыкались впотьмах на брошенные машины и ударялись о них.
Если бы кто-то поднялся на самый верхний этаж первого попавшегося дома, а потом посмотрел вниз на нас, бегущих и задыхающихся, то сверху мы бы были похожи на два размытых пятна.