Я заметил её на одной встрече. Мы выпустились лет 5 назад из лицея, но собирались, как могли. С., да посмею я так выразиться, была само очарование. Ни тени грусти, ни подозрения на скуку – она была воплощением источника, к которому приходил каждый приободриться и вздохнуть облегченно.
Я пытался ухаживать за ней, быть внимательным. Но, как стало мне казаться, она привыкла к хорошему обращению и не думала, что ею могут больше не интересоваться. Я пытался узнать её до конца, ибо она не выдавала себя или же не знала, как через такой прекрасный дар вселенной, как слова, можно рассказать лично, другому человеку, что ты переживаешь. С. не была бесчувственной: о, она очень живо реагировала на всё – даже не вдавшись в детали, она могла сделать вывод, а когда найденная рассказчиком лазейка во времени для объяснений расставляла все точки над «i», она слегка корректировала свою точку зрения на проблему, шлифовала. Но от первой реакции оставался соответствующий осадок. С. была слишком стремительной, словно куда-то неслась, хотя никто за ней и не гнался. Разве что, время.
Тогда ведь должное отдавалась социальным сетям. И если ты хотел узнать человека, то даже психологизм великих предшественников не смог бы помочь. Всё делалось для себя, но отчетливо виделось и другим. Так раскрываться и думать, что ты при этом загадка, если не абсурдно, то слегка противоречиво. Не так я хотел узнать её ближе.
Бушующий поток информации о никому неинтересных жизнях – эти знания ничем не помогали на практике; никто не осмеливался называть это «сплетнями», но, сдавалось мне, мало кто догадывался, что с последними есть сходство. А С. всё обо всех знала, легко оперировала терминами по существующему лишь для неё самой предмету. Люди простые делились с ней всем, люди посложнее выдавали для её чуткого слуха только то, что могло развлечь на время. Я был опьянён чувством к ней, но вскоре из первого вытекло второе. А эта роль оказалась посложнее.
В лицее я никогда не видел, чтобы с нею обращались плохо. Даже если С. резко менялась в настроении или дерзила учителям, то её энергетика передавалась всем окружающим. Может, ты не хотел сопереживать (а я всегда жаждал этого момента), то просто заражался холодной и циничной бойкостью. Она вынуждала.
Я не забуду, как тайно подарил ей цветы (в то время я увлёкся ботаникой, чем был ей полезен) – сочетание майских роз в обрамлении мягких по цвету веточек ванили, а в центре еле заметно разместилась ветка пачули. В подборе мне помогли сестра, которая увлекалась духами, и мама, у которой был приличных размеров сад. Я хотел подарить букет, достойный её, подходящий ей. Этот букет мог раскрыться превосходным ароматом, таким же лёгким, как она сама. После её реакции стоило задуматься, но я был слишком одержим – и науками, и ею.
Пока девочки засыпали её вопросами, пикантными, колкими, пошлыми, она отшучивалась. Да она насмехалась над моей бережно созданной романтикой – даже не над моей, а над романтикой, в целом. Я был не разоблачен одноклассниками, но задет. Стараясь скрыть свои чувства, я смеялся со всеми над этой печальной для меня историей. Она никогда не узнала истины.