Я вижу тебя, хотя вокруг нас кромешный мрак, вижу твой страх – даже не страх, а первобытный ужас, который превращает тебя в дикое, запуганное животное. Мне противно лицезреть твои судорожные корчи; я прихожу к мысли, что ты недостоин того дара, что вручила тебе природа – дара зрения.
Сегодня, сейчас я лишу тебя этого дара, и ты будешь жить так, как пристало червям вроде тебя, – в беспросветной, первозданной тьме, что предшествовала рождению этого мира…
Ты издаешь отчаянные невнятные звуки сквозь кляп, дергаешься, извиваешься всем телом в тщетных попытках вырваться, но путы держат крепко. Твое лицо перекошено, глаза выкатились из орбит, по лбу и вискам градом стекает пот.
Почти нежным движением я беру ложку с остро наточенными краями и подношу к твоему лицу. Когда холодный металл касается разгоряченной кожи, ты вздрагиваешь, а твои конвульсии усиливаются многократно.
Передумав, я убираю ложку и освобождаю тебя от кляпа. Кричи – тебя никто не услышит, я позаботился об этом. Кляп был нужен для того, чтобы ты хранил молчание, пока я вёз тебя сюда.
Но, к моему удивлению, ты не кричишь, хотя дыхание с хрипом вырывается из горла.
– Стой, не надо, слышишь, не надо, я тебя прошу!..
Торопливый, срывающийся на визг, шепот в темном и узком помещении, наполненном запахом пота и страха, удивительно уместен. Я понимаю: именно этого шепота и не хватало для полноты картины…
– Прошу, не надо, кто бы ты ни был! Я сделаю… проси всё, что угодно!
Я молчу. Хриплое частое дыхание бьет по моим барабанным перепонкам. Я буквально могу осязать переполняющий тебя ужас, трогать его, наслаждаться им.
– Всё, что угодно? – тихо, бесцветным голосом заговариваю я. Таким голосом вещала бы сама Тьма. – Что именно?
– Деньги… Да, деньги!.. Я всё отдам, только не делай этого, не убивай меня!..
Я издаю легкий смешок.
– Но я не собираюсь тебя убивать…
Шумное дыхание на мгновение дает сбой. Ты не веришь ушам от радости.
– Спасибо, спасибо… Я никому не скажу, просто выпусти меня…
– Я не убью тебя, – продолжаю я так, словно меня не прерывали, – я просто возьму вот эту ложку, – ты её чувствуешь – и извлеку тебе глаза, так, как извлекают жемчужину из раковины… Очень нежно, очень аккуратно я вырежу тебе глазные яблоки. Не волнуйся, ты почти ничего не почувствуешь, у меня есть опыт в этом деле… Я не убью тебя, ты будешь жить, но в темноте… Вечном мраке…
Ты хрипишь от тошнотворной паники, хрипы переходят в полурёв-полувой.
– Нет, нет, ты совсем рехнулся, псих долбанный?!. Чего тебе надо-то, а? Давай договоримся? Слышь, брат, давай договоримся, а? Ну?..
Я опять тихо усмехаюсь. Ты что, хочешь договориться со своей судьбой? Она уже предопределена.
– Мне ничего от тебя не нужно, дурачок, – ласково говорю я. – Ты ничего не можешь мне дать.
Твое лицо застывает, точно причудливая маска смерти. Это уже не отчаяние, это прострация. Секунду спустя оно оживает, претерпевая ряд мимических метаморфоз – неверие, страх, удивление сменяют друг друга – и, наконец, наливается бессильной злобой.
– Ты, сука, ответишь, ты ответишь мне, тварь! Ты понял, сволочь? Я тебя из-под земли достану!..