…памяти Михаила Горшенева
…явился в ночь он без ковша.
Он знал, в колодце злато.
Алчбой полна была душа,
на ляжке фляжка брагой.
Отважный жулик и хитрец,
продавший мать однажды,
он чуял бедности конец,
узнав об этой браге.
Цыганка старая врала,
мол, есть в лесу нехожем
колодец древний, а вода
и не вода… а что же?
Там брага плещется на дне,
подземных сил источник.
Глоток напитка, и в душе
вдруг расцветут цветочки…
еще глоток, и ощутишь,
что жить не так уж плохо…
а третий коль еще вкусишь,
заключишь сделку с богом.
Ты счастлив станешь с той поры,
богатства будешь грезить,
везде закатывать пиры
и спаивать всех женщин…
Но вот условие одно -
цыганку ты послушай, -
Дно у колодца глубоко…
нельзя с собою брать ведро
иль ковш, или кадушку…
к колодцу только голышом
посмеешь подходить ты,
на ляжке с фляжкой в ночь тайком
лезть в трезвой бодрой прыти…
Ходил весь год хитрец сюда,
когда кончались чары,
и лазал в недры без труда
на ляжке с фляжкой с брагой.
…но вот ирония судьбы,
сегодня он был пьяный…
Раздался всплеск… простой воды,
и в свете голубом луны
на дне сверкала фляга.
…как-то встретились атеист и безбожник
и затеяли спор,
от напряжения были красными рожи,
как помидор.
Желваками скрипели
и брюзжали слюной,
а небеса потихоньку алели,
разрожаясь зарёй.
В оппозицию смело
лез каждый из них,
пил за правое дело,
и гудел весь трактир.
…из сил выбились атеист и безбожник,
а спор нескончаем и остр…
и подсел к ним картёжник…
и оставил их без порток.
…в чём мораль в сем памфлете?
А морали здесь нет никакой!
Атеист и безбожник бредут на рассвете,
срам прикрыв только рукой.
Он бился об заклад,
что опрокинет мир,
мол, точку отыскал опоры.
Что взять-то с дурака? –
смеялся весь трактир
и уж от спорщика
подсчитывал доходы.
Ушел дурак в рассвет,
пропал как навсегда,
и с той поры минули годы.
Один вдруг ротозей
сказал, а знаете, слегка
на горизонте накренились горы.
Задумались тогда
пьянчужки все над тем,
что зря над дураком смеялись.
Скажи, дурак ли он?
Дурак…
но не совсем.
А горы вдалеке всё наклонялись.
И мир вдруг стал другим,
покатым, и наклон
заметней всё и резче.
Причём, когда один,
то бишь без закуси пьёшь самогон
сложнее устоять не месте.
Я видел сам вчера,
шёл человек домой,
ни то что был он пьян, слегка поддатый.
Дошел до вон того
кирпичного угла,
и настежь растянулся.
Боже святый!
Как шибко наклонил
дурак наш ровный мир!
Что делать-то, ребята?
Все думали, никто не пил –
сегодня был тосклив трактир.
Решили:
дураку должок заплатим…
Шла сплетница по улице
и разносила сплетни,
кто с кем и где милуется,
и кто кому отвесил
хороших тумаков….
Ей было нужно очень так,
чтоб удивлялись люди,
чтоб новость ни за четвертак,
а за червонный рубль,
чтоб волосы торчали хохолком.
И тем жива, как хлебушком.
Её не покорми, она про то забудет.
Но вот не дай посплетничать,
за час иссохнет, будет
ложится умирать…
Идёт и останавливается
со всеми по пути она.
Все охают и ахают,
за весть благодарят
и по делам спешат.
Но вот вдруг повстречалась ей
красивая и добрая
жена того священника,
что жил в селе за городом,
жил скромно, без затей…
И попадью та сплетница
взять в обороты хочет,
и милая, приветливая,
и вся такая очень…
ну, просто тай и млей!
А попадья упёртая:
на все градские вести
твердит «Всё для меня не ново, я
всё это знала прежде.