Читать Рассказы из доброй жизни

В доперестроечные времена существовали, как их тогда называли, ведомственные дома. Наш дом был детищем Гостелерадио и был построен в непосредственной близости от телецентра «Останкино». Дом был заселен работниками телевидения всех рангов: от начальников, журналистов и ведущих до хозяйственных и административных работников. Все жильцы со своими женами и мужьями, детьми и другими родственниками жили в хороших по тем временам квартирах, соблюдая уважительность друг к другу и не нарушая статусных границ.

На одной лестничной площадке с нами жила интересная дама со взрослой дочерью. Сначала мы общались мельком при случайной встрече в лифте или около дверей своих квартир, обмениваясь дежурными фразами. Затем разговоры на лестнице между квартирами стали каждый раз затягиваться надолго, и мы начали посещать друг друга по мере необходимости в этом общении. Соседка моя была женщина своеобразная, с ярко выраженной индивидуальностью. Помню, что с первых мимолетных фраз меня совершенно потрясло ее чувство юмора, без тени улыбки на абсолютно серьезном лице. Это поначалу повергало меня в легкий шок, и только потом я научилась правильно на нее реагировать: она не шутила, она так разговаривала. Голос у нее был томный, манера говорить чуть замедленная, а в руке всегда дымилась сигаретка. У нее было два или три мужа, но теперь она была в разводе и о своих мужьях не очень любила вспоминать. Дама она была с характером: приехала в Москву из Сибири работала в телецентре еще на Шаболовке, долго жила по общежитиям и коммуналкам и, наконец, получила двухкомнатную квартиру на себя, дочь и последнего мужа, который потом бросил ее и ушел к другой женщине. Мужчин она одновременно и любила, и не очень жаловала, хотя говорила о них всегда с пикантной улыбкой, называя их всех «чудаками с ошибкой в орфографии». Вообще, правды ради надо сказать, что она виртуозно пользовалась ненормативной лексикой, но в ее устах это не звучало грубо и вульгарно, а говорилось только к месту, да еще с легкой небрежностью, как бы ненароком. В ней трудно было заподозрить ее «пролетарское» происхождение, и я всегда удивлялась ее загадочной манере завораживать собеседника течением своей мысли.

Она элегантно одевалась, была всегда ухожена и не обделена вниманием мужчин, к которым относилась как к эпизодам в ее непростой, в общем-то, жизни матери-одиночки. Но на сегодня у нее остался один старый друг, коллега по работе в «Останкино», с которым они обменивались воспоминаниями о долгих годах совместной работы, обсуждали жизненные проблемы и свою одинаково не сложившуюся личную жизнь.

Несмотря на большую разницу в возрасте, мы как-то очень быстро сблизились и стали постоянно нуждаться в общении друг с другом.

Меня всегда, словно магнитом, тянуло к интересным людям. От своей соседки я получала поток энергии – мощный и положительно заряженный. Как ни странно, ее дочь не унаследовала от матери хоть сколько-нибудь похожего обаяния и изящных манер. Она была замкнута, необщительна и производила впечатление этакой суровой и воинственной девушки. Даже внешне она не была похожа на мать: крупная, всегда с короткой мужской стрижкой и манерами этакой женщины-бойца. Единственное, что у них было общего, – это улыбка: добрая, немного наивная, с ямочками на щеках. Но очень редко она вдруг раскрывалась, и в ней просыпался добрый и наивный ребенок, с обожанием смотревший на свою мать. Моя соседка была женщиной авторитарной, это, видимо, и сказалось на формировании характера ее дочери. Она рассказывала мне, что на работе ее любили, но побаивались за бескомпромиссность и «правду в глаза». Видимо, то же самое происходило и за закрытой дверью ее квартиры. Но дружить она умела, и подруг у нее было много. Нрав у нее был крутой, однако проявлялся он, я бы сказала, элегантно, и именно благодаря этому она проработала столько лет на административной должности в очень сложном творческом сообществе среди сплошных «гениев» и «великих».