День догорал. Ещё немного – и мороз схватит его в плен, превратит в ночь, будет держать, бить и колотить, а потом нехотя переделает в утро, покрасит на своё усмотрение небо, ненадолго включит солнышко. А потом снова выключит, снова расстелет тьму по полям и лесам. И так всю долгую зиму – холодно, голодно, страшно…
В актовом зале колхозного клуба было натоплено. Совсем немного – ровно настолько, чтобы можно было там находиться. Оккупационный режим Германской армии умел разумно экономить. В окна клуба ещё заглядывал прощальный солнечный свет, но уже горели четыре керосиновые лампы. Темнота потихоньку выползала из углов, плясали тени на неслышных мягких лапах…
Наталья Петровна, над которой висело две лампы сразу, хлопнула в ладоши и ударила каблуком в пол. Это означало, что все должны посмотреть на неё и приготовиться. Она была строгая и нарядная: в узкой юбке и новом жакете, на рукаве которого красовалась нашивка со свастикой и надписью «Treu Tapfer Gehorsam».
Третий час подряд шла подготовка к рождественскому празднику.
Дети в который раз принялись говорить заученные слова, браться за руки и танцевать под музыку, которую играл солдат на большой губной гармошке.
Уйти из клуба было невозможно: солдат зажимал коленями автомат, а возле двери неподвижно застыл ещё солдат. И тоже с автоматом на плече. В день праздника дети должны будут исполнить эту программу перед германскими офицерами – и показать в лучшем виде!
…Село захватила немецкая армия весной. Колхоз только начал подготовку к севу, трактор пахал предпоследнее поле, но произошёл прорыв фронта – и село оказалось в оккупации. Сейчас нельзя было даже вспоминать тех, кого с приходом Германской армии сразу убили: председателя колхоза Агнию Леонидовну, которую повесили на площади – за то, что она отказалась быть сотрудником и называть колхозных активистов, коммунистов и писать списки их семей. Нельзя было помнить её детей, которых расстреляли, когда они выбежали к ней из толпы, сожжённых живыми в сарае односельчан, которых поймали по пути к партизанам.
Можно было только читать листовки с новыми правилами жизни, выполнять эти правила и много работать.
Село затаилось. Выполняло, работало. Осенью урожай отправился в Великую Германию, а школу, в которую пришли дети первого сентября, первого же сентября и закрыли. Оставшихся в селе двух учительниц расстреляли. Они не хотели носить повязки послушных помощников и учить по новым правилам.
А вместо них – уже ближе к зиме – в школе появилась Наталья Петровна. У неё было несколько новеньких книг, красивые тетради, карандаши. Наталья Петровна сама где-то училась, и теперь приехала, чтобы начать воспитывать детей правильно.
Наталья Петровна была в селе до войны совсем не приметной личностью. Работала в колхозе учётчицей – учитывала и заносила в большую книгу кто что сколько и когда наработал. Больше ничем знаменита не была – в спортивных соревнованиях не участвовала, в клубе на концертах не появлялась, и даже кино смотрела редко. Шмыгала из конторы домой – только её и видели. Но час Натальи Петровны настал – и теперь она учила детей любить Великую Германию.
Дети её не слушались, и тогда в классе стали дежурить солдаты. Вот тогда, наконец, наступил долгожданный порядок – автомата боялись все.