Герцог Эзнельмский травил зверя. Охоты в Эстрегонской чаще, которые устраивал герцог, славились по всей северной марке. Как и балы в его замке. Как и его парадные выезды, лошади в которых были подобраны по масти – вороные, черные как смоль, или белые с черными гетрами на передних ногах… По всеобщему признанию, герцог имел самый блестящий двор, начиная от южных отрогов Баннелонских гор и до северного побережья Тенгенского моря. И хотя граф Таммельсмейна и герцог Жадкейский готовы были с этим поспорить, но все понимали, что больше из собственного гонора, чем из чувства справедливости. А по ту сторону Баннелонских гор никаких дворов и не было. Там места были дикие, опасные, регулярно подвергавшиеся опустошительным набегам диких варваров и горных людоедов, так что тамошние замки ничем не напоминали роскошный, сияющий множеством окон с зеркальными стеклами замок герцога Эзнельмского. Уже не столько замок, сколько дворец, в котором от замка остались разве что только внешняя стена с десятком башен, давно исполнявшая скорее обязанности дворцовой ограды, чем крепостной стены, да старый покосившийся донжон, после перестройки замка превратившийся из его сердца в его же задворки. Те же замки все еще оставались угрюмым гнездом суровых воинов, всегда готовых при малейшем признаке опасности вскочить в седло и выметнуть меч из ножен. Так что о каком дворе там могла идти речь?
Впрочем, охоты герцога славились не только из-за пышности одежд и тщательной разработанности церемоний, а еще и потому, что Эстрегонская чаща являлась не чем иным, как длинным языком Запретной пущи, несокрушимой стеной окружающей Башню Владетеля Ганиада. Поэтому зверья в ней всегда было неиссякаемо.
Всем известно, что сила Владетеля, достигающая в Запретной пуще своего пика, заставляет жизнь бить ключом в ее непроходимых чащах, порождая невероятно могучих и необычных зверей. Но Запретная пуща для людей недоступна. Причем эту недоступность охраняют даже не столько запреты, а, скорее, те чудовища, что заполняют ее. Чудовища, когда-то, вероятно, имевшие в предках обычное зверье, ныне неузнаваемо превращенное, а вернее, извращенное могучей силой Владетеля. И чем ближе к ее сердцу, к Башне, тем более страшными и опасными они становятся. Но и по окраинам их немало. Недаром крестьяне ни под каким видом не селятся ближе дневного перехода от Запретной пущи. И тучные луга на ее опушках всегда стоят невыкошенными…
А вот Эстрегонская чаща была дарована Владетелем Ганиадом в ленное владение герцогам Эзнельмским. Зверье в ней хотя и было излишне злобливым и крупным (зайцы вымахивали с собаку, а косули чуть не с лося), но все же не слишком отличалось от обычного. И не в пример тварям Запретной пущи в пищу вполне годилось. Но иногда в Эстрегонской чаще встречались и более экзотические экземпляры…
Эта охота была последней осенней. Через неделю зарядят холодные осенние дожди, дороги развезет, и почти на месяц замки, так же как города, деревни и одинокие хутора северной марки, окажутся отрезанными друг от друга. До тех пор, пока не ударят первые морозы и землю не укроет пушистое снежное покрывало. Однако пока стояли теплые дни, и деревья все еще несли на своих ветвях почти по-летнему пышную, но уже совсем по-осеннему яркую и разноцветную листву.