⇚ На страницу книги

Читать Кремлевская жена

Шрифт
Интервал

День первый

Пятница, 9 сентября 1988 года

1

15.40

Она откинула вуаль шляпки, сняла темные очки и спросила:

– Вы меня знаете?

«Идиотка какая-то, – подумала я, – ну кто в наше время носит шляпки с вуалью!»

Но странная узнаваемость ее по-татарски округлого лица уже поразила меня, словно я сотни раз видела эти бледно-серые глаза, этот курносый нос и короткий рыжий перманент прически… Где же? Когда?..

– Меня зовут Лариса Максимовна Горячева. Вы разрешите войти?

Наверное, от изумления у меня отвисла челюсть, как у врожденной дебилки. Лариса Горячева – ко мне?!

Грязная половая тряпка в руках, заткнутый за пояс подол юбки, мокрые босые ноги и идиотское выражение моего лица все-таки задержали Горячеву на пороге, она спросила:

– Вы Анна Ковина, не так ли?

Я тупо кивнула:

– Да… я…

Тяжелая капля упала с тряпки мне на колено, и я всей кожей ощутила, как она катится по ноге и как гостья следит за ней. Затем Горячева с некоторым сомнением осмотрела меня снизу вверх и перевела взгляд на комнату, если, конечно, можно назвать комнатой мою чердачную клетушку с косыми балками, подпирающими низкий и плохо побеленный потолок. Но что можно снять за сорок рублей в месяц у этих полтавских куркулей? К тому же сегодня у меня как раз отгул за два ночных дежурства по угро, и я затеяла уборку. Слава Богу, хоть лежак, который стоит на кирпичиках, накрыт красивым покрывалом, сшитым из заячьих и лисьих лапок, – моя память о работе на Крайнем Севере[1]. И на этом покрывале, возле подушки, сидит большой плюшевый медвежонок, которого я таскаю повсюду со студенческих лет… Но остальное – тумбочка, стул, табурет, гладильная доска и кривой торшер с рыжим абажуром – все сдвинуто в угол, к комоду. А больше никакой мебели у меня нет, три вешалки с юбками и блузками да парадный китель с погонами старшего лейтенанта милиции просто висят на гвоздях, вбитых в потолочные балки. Да в углу – два ящика из-под пива покрыты куском листового железа, и на этом железе стоит электроплитка – вот и вся моя кухня…

Наверное, именно милицейский китель да пистолетная кобура, лежавшая на комоде рядом с лифчиком, убедили Горячеву в том, что я – это я, Анна Ковина, старший следователь Полтавского городского уголовного розыска. Она чуть пригнула голову в низкой двери и вошла, а я очумело метнулась по недомытому полу к комоду, выдернула верхний ящик и одним жестом мокрого локтя ссыпала в него все, что на этом комоде лежало, – лифчик, кобуру с пистолетом, тушь для век и еще какую-то косметику. Затем – через «Извините!» – быстро – поспешный шаг к стоящему посреди комнаты ведру с грязной водой, хватаю его за дужку, выношу из комнаты на лестницу и только там оправляю на себе юбку, слышу снизу, из квартиры хозяйки, бубнящий «Голос Америки», утираю плечом какую-то паутину со щеки и на всякий случай быстро трясу головой из стороны в сторону – уж не померещилась ли мне эта Горячева?

Но, вернувшись в комнату, убеждаюсь – не померещилась. Больше того, она уже освоилась тут, подвинула табуреточку от комода к окну и села, расстегивая верхние пуговки серого летнего плаща, который был ей явно велик. При этом взгляд ее – быстро и настороженно – за окно, вниз, на улицу…

Я тоже выглянула в окно. Неужели она пришла пешком?!