Глава 1. Наследница Буквы
– Ну, что, элита? Вздрогнем!
Клаус Штольц [1], староста выпускного курса 2230 года с фигурой атлета, лучезарной улыбкой и хваткой ротвейлера стремительно поднялся со своего места с бокалом Romanee-Conti, безумно дорогим даже для случая, собравшего за одним столом два десятка дипломированных IT-архитекторов [2].
Уже через секунду в комнате не осталось никого, кто бы продолжал сидеть. Однокурсники, с шумом отодвинув стулья, смеясь и толкаясь, вскочили с мест. Но, когда рыжеволосый торопыга Джилрой Уолш первым опрокинул свой бокал, староста резким движением руки остановил остальных:
– Не захлебнись, Джил! Напиться мы еще успеем! – Уолш от неожиданности поперхнулся, и по рядам товарищей прокатился язвительный смех. – А сейчас, досточтимые дамы и господа … – староста щелкнул пальцами, изобразив подобие барабанной дроби, – разрешите объявить конкурс на лучший тост!
Штольц обвел стол взглядом в поисках того, что могло бы сойти за приз, заметив бутылку Montrachet [3]. Однако не успел он произнести и слово, как Джон Рэббит [4], внук декана, шустрый, но бестолковый малый, выкрикнул первое, что пришло ему в голову:
– За Университет!
Однокурсники словно по команде, как солдаты на параде, повернули головы и посмотрели на старосту.
– Расслабься, Джонни! Ты не на экзамене! – небрежно бросил Штольц, слова которого потонули в усмешках друзей.
– За Империю? – не столько предложил, скорее, робко и почему-то виновато, спросил Вальтер Штерн [5], но, бросив взгляд на друзей, понял, что ошибся.
– За нас! Нашу карьеру и баблосы! – как всегда, толи в шутку, толи всерьез, прокричал с конца стола Стив Кертис [6], любимчик женской половины курса, вызвав девичий смех и одобрительные возгласы мужчин.
Староста улыбнулся.
– Теплее, Стив! Гораздо теплее! Но я хочу, чтобы было по-настоящему горячо, и не так … – староста брезгливо скривил лицо, словно нечаянно задел салат краем своей ослепительно-белой сорочки, – … примитивно. Все же мы – «элита», «надежда и опора Империи»!
Штольц напомнил слова, которыми сегодня щедро сыпали все, от ректора до последнего аспиранта, распираемого гордостью оттого, что он также причастен к избранному кругу. Однако двусмысленность, с которой эти слова были произнесены, вызвала новые ухмылки и смешки. Когда же, наконец, они смолкли, и в комнате на какое-то время воцарилась тишина, женский голос спросил:
– Можно мне попробовать?
Все повернулись на голос, к окну, за которым в лучах заходящего солнца была видна перспектива Unter den Linden [7], и заметили Хиллари Айзен [8], «заучку» и «серую мышку», настоящее имя которой многие уже забыли.
– А почему бы нет? – вопросом на вопрос ответил Штольц.
– Давай, Хиллари, зажги! – прогремел глубокий и бархатный бас Ганса Шафе [9], не раз доводивший до обморока влюбленных однокурсниц.
– Надо же! «Мышка» умеет говорить! А я думала, что она немая! – прыснула одна из них.
Но шутников никто не поддержал. Хиллари Айзен подошла к столу, взяла свободный бокал и, подняв его, смущенно произнесла:
– За Цифру – наследницу Буквы!
– Что она сказала? Наверное, какую-то очередную глупость! Я не слышала! Айзен, скажи еще раз! Громче! – раздалось со всех сторон.