Читать Лицо удачи

Шрифт

Интервал

* * *

Пролог

Катя Трифонова и Мирон Стомахин целовались в метро, как ненормальные. То есть в Москве это нормально. Все такие занятые и неустроенные, что терять даже минуту счастья или банального удовольствия никому в голову не приходит. А может, люди мстят подземке за часы, бесполезно проведенные бок о бок с вероятными сужеными. Сколько их покачивается напротив в вагоне? Сколько поднимается на эскалаторах вверх, когда ты спускаешься вниз или наоборот? Сколько пробегает мимо в вестибюлях? В итоге эта круговерть упущенных шансов становится невыносимой. Человек перестает разглядывать окружающих и утыкается в книжку, электронную читалку или смартфон. Но если встреча двоих состоялась, будьте уверены, они обязательно сообщат об этом метро поцелуями. Пусть знают, бездушные транспортные сосуды, по которым мы течем кровью: богатой кислородом артериальной – на работу. И обедневшей венозной – с нее. Пусть запомнят.

Когда юная медсестра Трифонова явилась в столицу с горячей надеждой устроиться работать в любую районную поликлинику, она заходилась от возмущения и отвращения, глядя на целующихся людей. Девчонки из общежития ежедневно слышали, что это безобразие, извращение и вообще признак моральной деградации народа. «Будь я матерью, вытворяй они такое при моем ребенке… Не знаю, что сделала бы, но мало точно бы не показалось», – говорила она. Настороженные слушательницы, с которых Москва уже стерла полиэстровый лоск глубинки, успокаивались. Еще очень долго в подземку можно было спускаться, не опасаясь ненароком попасть на войну Кати с распущенностью. В столице рожают поздно.

И вот, пожалуйста. Миновали восемь или девять лет, Катя, забыв об утонченности попутчиков, слипалась губами с парнем так, что их не растащил бы и более крупный борец за нравственность, чем она сама. Она просто не замечала людей в вагоне, ни когда Мирон нежно притягивал ее к себе, ни когда они выходили – его рука либо на ее пояснице, либо на животе, а дыхание ласкает шею. Никого вокруг не было, ничего не было. Какое на фиг метро? Какой, к черту, мегаполис? Они были в Гималаях. Или в джунглях. А то и на Марсе. И яблони на нем уже цвели. В старой песне это только обещали. Интересно, кто и когда успел их посадить и вырастить?

Изредка, в краткие минуты просветления, Катя с былым возмущением спрашивала любимого:

– Почему они на нас пялятся? Недостает культуры отвернуться? Безобразие. Сплошные извращенцы вокруг. Не сводят глаз с людей, которые их не трогают. Народ морально деградирует, да ведь?

– Пусть завидуют, – смеялся Мирон.

– Точно! Это зависть. Какой же ты у меня мудрый. Ладно, если они нас окончательно достанут, я им все выскажу, запомнят надолго.

Самым любопытным в Кате Трифоновой было не превращение из наблюдателя в объект наблюдения. А то, что она не помнила точно, сколько лет живет в столице. Обычно из москвичей в первом поколении, как водится, разбуженных среди ночи для проверки знаний, вылетает срок пребывания с точностью до месяца. И вдруг такое беспамятство.

Надо отдать Кате должное, она знала наверняка, что дорога от перрона Казанского вокзала до дома Андрея Валерьяновича Голубева заняла пять лет и три месяца. За это время девушка стала медсестрой в поликлинике и жительницей общаги. И как-то ее отправили разносить приглашения на флюорографию. Предметом беспокойства медиков тогда было здоровье пенсионеров. У одного из них не закрывался почтовый ящик. Дотошная Трифонова решила лично сообщить о возможности проверить легкие, раз уж притащилась по жаре. Позвонила в квартиру.