– Истина? Она одна. А правд бывает много. Правда может существовать только для тебя одного, а Истина – для всех. Есть наше восприятие и отношение к определенным вещам, отчего следует полагать, что единой правды не существует.
– Как же так?
– Море синее?
– Конечно, море синее.
– Оно, может быть, и синее. Только одно слово никогда не передаст всей Истины. Ты никогда не увидишь синее море моими глазами. А мой синий может отличаться от твоего.
…Когда мне было лет восемь, отец поделился со мной этой интересной мыслью. Но в тот момент мне стало чертовски грустно от его слов. Я почему-то почувствовала себя очень одинокой, и мне стало обидно от того, что я не смогу разделить свое восприятие мира с кем-то еще.
Через пять лет нам с сестрой пришлось пережить необратимую жестокую разлуку со своими родителями. Мы стояли на платформе, дождь заливал все вокруг. Это был переломный момент, потому что нам откровенно признались: возможно, мы больше никогда не увидимся.
Я молчала, прекрасно понимая, что у меня остался последний шанс сказать что-то важное своим родителям. Но я молчала. Молчала, потому что мне было больно от слишком уверенной и спокойной улыбки отца, который пытался сделать прощание не таким угнетающим.
– Я не хочу и не смогу, – вдруг вырвалось у меня.
– Что ты не сможешь, девочка моя? – ласково погладив меня по голове, удивился отец.
– Не смогу понять твое синее море, потому что просто не хочу.
Мои губы дрогнули. В тот момент я осознала смысл папиной «Истины»: нужно учиться понимать взгляды другого человека, какими бы они ни были. Однако самое страшное крылось в том, что мне этого не хотелось. Не хотелось понимать людей, которые совершают жестокие вещи, потому что мир их глазами выглядит совсем иначе. Не хотелось понимать отца, который так легко отпускает своих дочек и ничего не предпринимает, чтобы удержать их хоть на минуту.
Я так и не сказала своим родителям, как сильно люблю их. Страшнее всего было от того, что я не хотела бы повернуть время вспять и произнести эти слова.
Мое молчание вовсе не говорило об отсутствии чувств. Думаю, напротив, оно передавало слишком большую их силу. Любое сильное чувство всегда хочется как-то проявить. Любовь часто выражают добрыми словами, красивыми поступками – словом, чем-то хорошим. А мне в тот момент хотелось показать всю силу моей любви только злостью и жестокостью.
В тот момент я винила весь мир в несправедливости: погоду – за ее суровость, отца – за поразительное спокойствие, маму – за излишнюю сентиментальность, сестру – за чрезмерную слабость, время – за быстротечность. Сильнее всех я винила саму себя – за то, что я не в силах удержать ни одного мгновения. И почему нельзя его поймать, закупорить в стеклянную банку и в периоды одиночества открывать, вдыхая ароматы воспоминаний?
– Никогда в жизни я не слышала ничего громче твоего молчания, – призналась мне потом сестра.
– Ты осуждаешь меня? – расстроенно спросила я.
– У меня нет на это права, Майя.
Лилия была как никогда терпима. А ведь я прекрасно знала, как тяжело ей это дается.