Мадам умерла в пятницу вечером, в больнице. Кира с тоской подумала, что такие долгожданные выходные безнадежно пропали. А это значило, что отменяется утренний сон в субботу – долгий и сладкий, потому что надо ехать в квартиру к Мадам и искать белье и платье, копаться в ее шкафах. Ехать в больницу – отвозить вещи. Забирать из больницы то, что Мадам уже никогда не понадобится. Общаться с жуликоватыми агентами ритуальных услуг. Выбирать гроб. Заказывать отпевание. Обзванивать родню и знакомых (впрочем, насчет этого Кира сильно сомневалась). В общем, Мадам в очередной – и, скорее всего, последний раз, – как обычно, подложила свинью.
Ночью Кира спала плохо – оно и понятно, перед такими хлопотами. Утром в субботу набрала Нью-Йорк. Трубку снял Митя.
– Ну ты даешь, ночь на дворе! – сонным голосом возмутился он.
– Мать умерла, – сказала Кира.
– Да? – удивился он. – А почему?
Кира разозлилась:
– Да потому, что ей восемьдесят три года. Вполне весомая причина.
– Ну да, в общем, – согласился он.
Она слышала, что он вышел из спальни, закурил. Голос его окреп.
– Короче, тебе надо вылетать, Митя, – вздохнула Кира.
– Как ты себе это представляешь? – опять возмутился он. – Виза, билеты, как я успею?
– По-моему, все решаемо, – устало ответила она.
– Это тебе так кажется, – почти обиделся он.
– Ну, смотри, дело твое. Спокойной ночи, малыш.
Она сидела на кухне и смотрела в окно. По небу неспешно плыли тяжелые серые облака, обещавшие дождь. Кира налила в чашку кофе, закурила и опять взяла телефонную трубку.
Трубку на том конце взяли на седьмом звонке. Раздалось Каринино протяжное:
– Ало-у!
– Здравствуй, – сказала Кира. – В общем, умерла бабушка. Надо ехать в больницу и все оформлять. Отвезти в больницу вещи. Заниматься всем этим, короче говоря.
– Кир, ты что? – возмутилась Карина. – У меня четвертый месяц. Пузо тянет, тошнит, мне, знаешь, совсем не до этого.
– А мама? – спросила Кира.
– При чем тут мама? – резонно удивилась Карина.
– А при чем тут я? – спросила Кира. И положила трубку.
Она вошла в квартиру Мадам – и в нос ей ударил запах старости и пыли. Она прошла в квартиру, открыла настежь окна и сняла пальто. С портрета на стене на нее смотрела Мадам, как всегда, с вызовом и укоризной.
– Ну вот, моя милая, – сказала Кира. – Хочешь или не хочешь, а придется заниматься всем этим мне. Родственники у тебя еще те. Как всегда, соскочили. Впрочем, есть в кого.
Кира вздохнула, открыла шкаф и стала перебирать вещи. И вспоминать.
* * *
В лифте Митя обнял ее и сказал:
– Мадам – человек специфический, и это мягко говоря. Вообще-то она Бармалейша будь здоров! Но ты не тушуйся. А то точно сожрет.
Он рассмеялся и чмокнул Киру в нос. Она жалобно улыбнулась.
Мадам открыла дверь и долгим оценивающим взглядом посмотрела на Киру.
– В общем, так, мам. Это Кира, моя жена. Прошу любить и жаловать.
Мадам молчала. Было видно, что «жаловать» и тем более любить она вовсе не собирается.
– Почему сюда? – спросила Мадам.
– А куда? – удивился Митя. – Кира не москвичка, живет в общежитии.
– Ну, в этом я не сомневаюсь. – Мадам развернулась и пошла в свою комнату.
Кира растерянно стояла на пороге. Митя рассмеялся: