Точно море в час прибоя,
Площадь Красная горит.
Что за говор, что там против —
Место лобное стоит.
Плаха черная далеко
От себя бросает тень.
Нет ни облачка на небе,
Блещут главы, ясен день.
Солнце с неба светит ярко
На кремлевские зубцы.
И вокруг высокой плахи
В два ряда стоят стрельцы.
Вот толпа заколыхалась,
Проложил дорогу кнут.
Той дороженькой на плаху
Стеньку Разина ведут.
С головы казацкой сбриты
Кудри черные как смоль.
Но лицо не изменили
Казни страх и пытки боль.
Так же мрачно и сурово,
Как и прежде, смотрит он.
И пред ним былое время
Восстает, как яркий сон:
Дона тихого приволье,
Волги-матушки простор,
Как с больших судов и с малых
Брал он с вольницей побор,
По степям богатым волжским
Рыскал вихрем он степным,
И кичливое боярство
Трепетало перед ним.
Как над городом Симбирском
Думу думает Степан,
Рать казацкая побита,
Не побит лишь атаман.
Знать, уж долюшка такая,
Что не пал казак в бою,
А сберег для черной плахи
Буйну голову свою.
Знать, уж долюшка такая,
Что на Дон казак бежал
И в родной своей сторонке
Во поймание попал.
Не обидна Стеньке доля,
Та истома не горька,
Что московские бояре
Заковали казака.
А обидна Стеньке доля
И горька истома та,
Что изменою-неправдой
Голова его взята.
Душу злого-удалого
Жжет огнем и давит грудь,
Но тяжелые колодки
Он не в силах с ног смахнуть.
«Что сейчас на черной плахе
Срубят голову мою,
И казацкой алой кровью
Черный помост я полью».
Вот и помост перед Стенькой,
Разин бровью не повел,
И наверх он по ступенькам
Гордой поступью взошел.
Поклонился он народу,
Помолился на собор,
И палач в рубашке красной
Широко взмахнул топор.
«Ты прости, народ крещеный,
Ты прости-прощай, Москва».
И скатилась с плеч казацких
Удалая голова.