Читать Сон

Однажды мне приснилось, что в зимнюю ночь возле очага сидят четверо мужчин; они беседуют, рассказывают друг другу всякое, а вокруг дома воет ветер.

Один из них, старший, сказал:

– Когда я был мальчишкой – ещё до того, как вы пришли в эту землю, – красный камень, кусок песчаника, с которого льётся водопад в нашей речке, только что лёг на своё место, потому что прежде стоял утёсом, в котором вода проточила глубокую пещеру, сбоку уходившую в камень на половине расстояния между зелёной травой и зелёными водами. Однажды ночью утёс упал – когда в эту землю ещё не пришли не только вы, но даже ваши отцы. Ну, а об этом утёсе, или одинокой скале, – рассказывали много странных историй. Как говаривал мой отец; в его времена многим хотелось исследовать эту пещеру – из алчности, рассчитывая найти там золото, или из любви к чудесам, свойственной молодым людям, – но страх удерживал всех. Впрочем, памяти людской были известны и такие люди, которые входили туда, однако, как говорят, их более не видели на земле. Но отец мой рассказывал, что повести о таких людях, вместо того, чтобы удержать его, тогда ещё совсем молодого, от спуска в пещеру, напротив – пробудили в нём искреннее желание отправиться туда. Он настолько стремился в пещеру, что однажды, в отчаянии, пытаясь хоть чем-нибудь удержать сына, дед ударил его кинжалом в плечо. Отцу пришлось провести в постели долгое время. Он так и не сходил туда, и умер, не увидев внутренностей пещеры. Отец рассказывал мне много чудесного об этом месте, но за давностью лет я уже ничего не помню. Тем не менее, в сердце моём сложилась некая повесть, часть которой я поведаю вам; сказания этого я не слышал из уст человеческих, однако не помню времени, когда бы не знал его. Да, я расскажу вам лишь некую часть, не всё целиком – только то, что мне позволено открыть.

Умолкнув, старик задумался, склонившись над очагом, в котором язычки пламени выплясывали над спёкшейся поверхностью углей. Седая голова его качнулась, и он заговорил:

– Иногда мне представлялось, что каким-то образом я сам замешан в той странной повести, которую собираюсь поведать вам.

Старик вновь умолк, глядя в огонь, голова его опускалась всё ниже, пока борода не коснулась колен; наконец, взбодрившись, он проговорил переменившимся голосом, в котором уже не слышались, как прежде, сонные нотки:

– Все вы знаете тот странный на вид дом, с рощицей лип и ещё с двойной аллеей из древних тисов, протянувшейся от ворот башни прямо к крыльцу; всем известно, что теперь никто не хочет жить в этом жутком сооружении, после того как невидимые силы с позором и бесчестьем изгнали оттуда отважного сквернавца-лорда, заявившегося под этот кров в компании гуляк. Так вот, в прошлые времена там обитал седой старик, прежний хозяин этого поместья, с дочерью и неким молодым человеком, далёким кузеном, сиротой, которого старик взял к себе после того, как отец мальчика погиб в какой-то стычке. И вот, молодой рыцарь и юная леди выросли прекрасными и отважными, пылко возлюбив красоту и всё доброе, что есть на свете; вполне естественно, повзрослев, они обнаружили, что любят друг друга; ну а потом, продолжая любить, они – увы, но вполне естественно – начали чуточку ссориться, пусть изредка и весьма нечасто, да и несильно для стороннего взгляда, и всё-таки размолвки эти, пусть и непродолжительные, оказывались горькими и нелёгкими для обеих заинтересованных сторон. На мой взгляд, в ту пору любовь их – какой бы она ни сделалась потом – не была ещё настолько всепоглощающей, чтобы сгладить любые различия во мнениях и чувствах, ибо тогда расхождения между ними существовали. Со временем вышло так, что, когда разразилась великая война и Лоренс (так звали рыцаря) сидел и размышлял о битвах и о расставании с домом, находясь в весьма серьёзном, даже суровом расположении духа, явилась Элла, его наречённая, весёлая и оживлённая, в настроении, которого Лоренс достаточно часто понять не мог и ещё меньше способен был принять в тот миг. Однако один только вид девушки заставил его всем сердцем взалкать, ибо до свадьбы было ещё далеко, и посему, поймав её за руку, он попытался привлечь Эллу к себе, однако ладонь её оставалась вялой, и она ничем не ответила на устремление его сердца. Тогда он встал перед нею – лицом к лицу; девушка чуточку отступила, но он всё же поцеловал её в губы и проговорил сквозь перехватывавший горло комок, едва ли не душивший его: «Элла, ты жалеешь о том, что я уезжаю?»