⇚ На страницу книги

Читать Матрица Пушкина. Эссе - стр. 4

Шрифт
Интервал

brave à trois poils», что означает во втором случае совершенно нейтральное «бравый молодец», «смельчак», «задира».

Что же до исконного пушкинского «un bougre qui a du poil au cul» (это выражение в рукописи было отчеркнуто сбоку красным карандашом и отмечено знаком NB), переведенного в советские времена, как «отчаянный головорез», что тоже является более, чем нормативным выражением, то аналогом ему на нынешний день могло бы стать «крутой брателло», «быкует волчара», «стремный браток», а может даже и «взглянет – лес вянет» или нечто и вовсе ненормативное, совершенно недопустимое в присутствии дам в пушкинскую пору.

И еще всплыло удаленное цензурой неблагочестивое «Tudieu».

В советских изданиях приведен «первобытный» пушкинский вариант. Публикаторы очевидно здраво полагали, что современный им советский читатель едва ли вникнет в тонкости маржеретовой лексики по причине дурного знания французского арго.

В советском переводе Маржерет будет звучать так: «Этот дьявол – Самозванец, как они его называют, отчаянный головорез».

«… у них нет рук, чтобы драться, а только ноги, чтобы удирать».

«Черт».

Как видим, перевод вполне благопристойный, если можно благопристойно перевести упоминание врага рода человеческого. Не то, что оригинал.

Тут надобно сделать пояснение: «мата» в нашем привычном понимании во французском языке нет, но сальностей, скабрёзностей и грязных выражений – в избытке. Как, впрочем, и в любом другом языке.

В наши дни, понятное дело светских дам таким жаргоном не подивишь, а вот дамы пушкинской поры на людях могли почувствовать себя оскорбленными, а то и упасть в обморок.

Что до «удирать», то пушкинско-французское «foutre le camp» означает нечто куда более грубое, сравнимое по значению и экспрессии с нашим русским «у. бывать». И гораздо более грубым, нежели «черт», является отдающее богохульством «Tudieu».

Разумеется, все эти тонкости были понятны просвещенной русской публике, для которой французский язык был родным, и малопонятны тем, для кого жаргон новогаллов является иностранным и вдобавок «со словарем».

А сцена получилась очень кинематографичная: напряжение боя достигает предела: желающих воевать с «русским царевичем» немного, царские войска бегут, русские ратники оскорбляют («проклятый басурман») и передразнивают («лягушка заморская») иностранных военспецов-командиров и не обращают на них внимания. Басманов делает удачную вылазку, но его опрокидывают. Ситуация становится критической. Все это время экспрессивный Маржерет и хладнокровный Розен обмениваются репликами, оценивая по ходу складывающуюся ситуацию. Маржерет говорит по-французски, Розен – по-немецки. Они прекрасно понимают друг друга. В такой обстановке трудно требовать от боевых командиров, чтобы они выражались, словно в светском салоне да еще в обществе дам. Великолепен Розен. Он внутренне сосредоточен, немногословен и решителен. Одно слово – немец!

В отличие от сдержанного Розена, Маржерет дает волю своему языку. Однако все «красоты» его речи в разгар боя Пушкину пришлось убрать. Нетрудно понять досаду автора: живость характера героя явно тускнеет.

«Менты» Бориса Годунова

«Чем более все меняется, тем более все остается по-прежнему», – как говорит французская поговорка. И в нашей жизни мало, что меняется: что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться.