– Конструктор, – признался Шустеров.
– Ну что-о вы, Лев Иванович, в самом деле, что вы туда полезли? Нынешняя физика – она не для любителей, там с образным мышлением делать нечего, а математику вы ведь так себе?…
Шустеров сцепил зубы. Сегодня это ему хорошо дали понять.
– А не расстраивайтесь, плюньте. Математика – это что? Это азбука для слепых. Нет у человека образного мышления, не может зажмуриться и увидеть, ну и начинает выписывать формулы, там-то видеть не надо, там ведь по правилам: возьми здесь, подставь сюда, перенеси в левую часть, преобразуй, теперь считай восемь лет, а потом уж можешь сесть, построить график и увидеть. Вся математика – чтобы описать значками, чего глазом не видишь. Не представляешь сил – сочиняй векторы, кривую нюхом не чуешь – бери производные, анализируй. И вообще все это подстроили шпионы кибернетических миров: роботы пространственного воображения не имеют, им цифирь подавай, вот они исподволь и приспособили этот мир, чтоб на цифирьке держался, чтоб им легче вползти – а потом оккупировать и узурпировать… Вы ведь и сами небось считали, где-то бутылки совали, чтоб пустили на большую машину, фортран этот нелепый зубрили – было дело?
Шустеров оторопело кивнул. У него начинала кружиться голова – не то от водки, не то от необычного собеседника.
– Стоп, Лев Иванович, вы меня уже насчет психопатии оцениваете?
Шустеров подумал и искренне удивился:
– Слушайте, а ведь верно пора, а я еще и не подумал!
– И не надо, потому что я вовсе не псих, просто немножко не такой – но ведь это не значит ненормальный, а? Что такое норма? Так, как большинство? Или как немногие, но лучшие? Не усмехайтесь, скромность тут ни при чем, нужно просто трезво оценивать ситуацию. К примеру, я не умею ходить по ступенькам – ненормальный, да? А может, я летать умею – так зачем мне ходить по ступенькам? Вы не умеете орудовать математикой – ненормальный? А зачем вам, если вы просто видите? Кстати, а что вы там такое увидели?
– Как мне объяснили – привидение, – вздохнул Шустеров.
– Чудесно! Восьмой год мечтаю увидеть привидение, и не выходит. Ну а конкретно?
– Непротиворечивую модель стационарной Вселенной.
Александр Филиппович задрал брови и приоткрыл рот. Потом вздохнул и сказал:
– Ладно, гордыня так же нелепа, как и скромность. Кто-то умный сказал, что порядочный ученый должен уметь объяснить свою теорию пятилетнему ребенку. Допустим, я ребенок – объясняйте.
Шустеров потянулся было к рулону, за плакатами, но Александр Филиппович скривился:
– Да ну их, лучше так, на пальцах. Мне надо, чтобы картинка на глазах прорисовывалась.
– Ладно, – согласился Шустеров и полез в карман за сигаретой. Затянулся. – Есть на свете три гадких явления: парадокс Ольберса, красное смещение и реликтовый фон.
Александр Филиппович кивнул и сказал:
– А мне очень не нравится хабеас корпус и трирарка в синто.
– Это еще что? – Шустеров захлопал глазами.
– Понятия не имею, – признался Александр Филиппович. – Потому и раздражает. Ладно, так что там с вашими гадостями.
– По порядку. Парадокс Ольберса: почему ночью небо черное? Само собой, потому что темно. А почему темно? Ведь если Вселенная бесконечна в пространстве, звезд в ней примерно поровну во все стороны, и хоть они далеко и каждая дает мало света, но их много – и потому все небо должно светиться как Солнце. А оно не светится. Вы скажете: а космическая пыль?