Ориентиром на Север для средневековых мореходов и караванных путников выступала Полярная звезда, самая яркая звезда в созвездии Большой Медведицы. Этот ориентир обозначался в латиноязычных лоциях и на маршрутных картах “Septentrio” (Семизвездье), или “Aquilo”, северный ветер. В византийских аналогах он назывался βορέας, суровый и леденящий Борей.
А самым значимым ориентиром на Юг для всех путешествующих выступало солнце в зените, в полуденный час. На средневековых географических картах он отмечался словом “Meridio”, от словосочетания “médius dies”, то есть «полдень», или “Auster”, южный ветер. В византийских хорографиях это был Noxoç, жаркий и иссушающий Нот.
Запад и Восток в пространственной картине мира средних веков соотносились с заходом и восходом солнца. В латинской космографии это – “Occidens” и “Oriens”, или “Ponente” и “Levante”, а в розе ветров – “Favonius”, западный ветер, и “Vultunus”, восточный ветер, или в византийской традиции Ζεφυρος, теплый Зефир, и Eopoç, освежающий Эвр.
До сих пор мир осмыслялся и продолжает осмысляться как дихотомия Запад – Восток, как противостояние двух типов цивилизаций и мировоззрений. Хотя для восточной цивилизации жизненно ценностным всегда был «духовный исход» в западном направлении, а для западной цивилизации – «мистическое паломничество» на Восток. Впрочем, подобное противопоставление, ставшее знамением индустриальной эпохи, являет собой очевидный интеллектуальный миф. Само европейское общество в той же мере содержит как «восточное» начало в лице крестьянской культуры в своей неподвижности, с ее привязанностью к земле и силам природы, так и отличающееся мобильностью «западное» начало с его культом техники, богатства и денег, воплощенном в этосе купца и предпринимателя.
В символической географии средневековья ничуть не меньшее значение имела устремленность Север – Юг, уподоблявшаяся в христианском сознании вертикали крестного распятия. Нельзя забывать того места, которое занимал Север в европейской эсхатологии и аксиологии, равно как и значение Юга в осознании духовной генеалогии северных народов. Эти мотивы, а не только прагматические убеждения, заставляли южан из Италии, Маттео и Андреа Фрязей, доходить до Приполярной Печоры, или немца Иоганна Шильтбергера – до сибирской Чимги-Туры, и, наоборот, северянина Афанасия Никитина отправляться до пределов Индии.
Именно поэтому, в отличие от давно установившейся традиции, важно обращение к теме сообщений не между Западом и Востоком, но между Севером и Югом, отношений, которые служили не столько интересам преходящей прибыли, сколько обмену достижениями культуры и материальной цивилизации, обогащению знаниями и технологиями, усовершению социальной организации в целом. Благодаря меридиональной коммуникации мир уже в средневековом прошлом составлял определенное единство, более тонко ощущавшееся, нежели простое присутствие редкостей южного импорта в имуществе жителя Сибири и «сапфировых» мехов Приполярья в гардеробе элиты южных стран.