Читать Девять Жизней. Седьмое небо

Старушенция была подвижной. Жизнерадостной. Даже когда она оставалась одна – её незваной гостье некогда было вклиниться со своим недолгим визитом между бесконечными хлопотами по дому и столь же бесконечными звонками, и заглянуть ей в глаза.

Ну да, её, Смерть, редко кто зовет. Даже те, кто иногда кричат о ней громко или настойчиво призывают шепотом со дна своего отчаяния – недосягаемы для неё. Потому что они не отпускают из своей души Жизнь. Не готовы. Не принадлежат ей – таков уж порядок. Все эти чувства и эмоции – ведь это все Жизнь. И лишь те, в чьих глазах где-то в самой глубине вспыхивает на одно лишь мгновение её отражение – они будут собственностью Смерти, совсем скоро. Она находит их, словно идет на маячок, и ничего тут странного. Как ее только не называют: безжалостная, коварная, нелепая, бессмысленная, жестокая. Старуха.… Ну, какая может быть старость у Вечного? Хотя… Смерть никогда не видела своего отражения, откуда ей знать. Самым странным было то, что ее называли равнодушной. Безжалостная, нелепая, коварная, бессмысленная, жестокая – это еще понятно, но равнодушная? Никогда. У нее, у Смерти, нет никакой души – так откуда может взяться равнодушие?

Смерть снова заглянула в окошко низенького, покосившегося домишки. Носится бабуля туда-сюда из кухни в комнату, ягоды в чашке вон намыла, руки о фартук вытерла, плечом трубку телефонную к уху прижимает, с соседкой что-то обсуждает. И ведь есть сто одна причина ее забрать – ну, сколько можно жить, уже равновесие нарушается, ан нет, не глядит бабуська на Смерть, некогда. Не вспыхивает в живых, не по-старушечьи ярких глазах нужный маячок. А вот от соседки её – да, уже тянет мерзлой тьмой, и довольно этого тонкого сквозняка, чтоб от Жизни ее в тень свою увести. Ненадолго, конечно. Смерти только один миг и важен – когда можно от тела душу оторвать. Ни то, ни другое ей не нужно – только эта энергия беззвучно лопающихся нитей, только это насыщение и легкость.

Бабуля удивленно уставилась на замолчавшую трубку. Нахмурилась. Нажала «отбой». С тяжким вздохом обернулась к окошку, погрозила сухоньким кулаком: «Что б тебя, окаянная! Жди теперь, как схороню, потом приходи!». И выскочила из дома.

Смерть взметнула туманистый край плаща, почуяв где-то недалеко пульсирующий темный маячок. Дождется, куда она денется, эта бабуська. Если б у Смерти было б чувство юмора, она б улыбнулась, но нет. Чувства – они ж все Жизни достались…

– Просто идите. Я вас жду. – лысый богатырь в серых плавках внимательно смотрел, как щуплый старый кореец подслеповато щурится, выбирая, куда сделать следующий шаг. Вот он нерешительно подтянул шнурок плавок, поправил большое полотенце на плече. Наконец, синяя резиновая дорожка была замечена. Выпятив живот и разведя согнутые руки для равновесия, мужчина наклонился чуть вперед, и зашагал по инерции неуверенным младенческим шагом. Переставляя непослушные ноги, он шел на полусогнутых, словно через пропасть по хлипкому мостику. Глядя на него, казалось, что этот переход он совершает еще и в полной темноте или плотном тумане. Старый кореец засеменил, скрючившись; на лице маской застыло выражение сурового алтайского идола. Тяжелые веки, почти закрывшие глаза, глубокие морщины, плотно сжатые губы. За два шага до богатыря инерция закончилась, мужчина неуклюже качнулся вперед и замер. Лысый шагнул навстречу.