Спиритов было пятеро. За медиума выступала хозяйка дома Катерина Николаевна. Был ещё Волков и две какие-то дамы, которых Лугин прежде не видел. Дамы опоздали, и в ожидании Лугин успел выпить две чашки крепкого чёрного кофе. У Катерины Николаевны Лугин бывал впервые.
Аскетическая мебель, бывшая в моде в семидесятые годы, расставлена была вдоль стен. На полках фотографии каких-то индусов в белых одеждах соседствовали с фигурками вислоухих и многоруких божков. Свежие цветы наполняли комнату ароматом.
Катерина Николаевна и Волков принесли из другой комнаты круглый ореховый столик, все расселись, и Катерина Николаевна окурила комнату индийскими благовониями. Потом достала оплывший огарок на яшмовом подсвечнике, чистый лист бумаги и длинный, недавно вновь очинённый простой карандаш. Все молча наблюдали за приготовлениями. Катерина Николаевна зажгла свечу, потушила электрический свет и подсела к гостям.
Лугин оказался между Катериной Николаевной и Волковым.
– Ду-у-ух! – простонала Катерина Николаевна. – Ду-ух!
Лугин вздрогнул.
– А-а-а! – снова простонала Катерина Николаевна, передёрнулась, и Лугин увидел, что она быстро пишет карандашом на листе бумаги.
«Я здесь», – прочёл Лугин, когда она отвела руку.
Все молчали. Лугин украдкой взглянул на Волкова: не смеётся ли тот. Но Волков был мрачен и сосредоточен.
– Дух! – громко и торжественно, прерывающимся голосом воззвала Катерина Николаевна. – Скажи нам! Исповедуешь ли ты Бога Живого?
«Исповедую», – прочёл Лугин на листе бумаги.
Катерина Николаевна вздохнула и закивала гостям. Гости зашевелились.
– Дух! Как имя тебе?
И Лугин прочёл:
«Нас много».
– Кто вы?
«Григорий Отрепьев, Емельян Пугачёв, граф Толстой, Маша Лугина».
У Лугина заколотилось сердце.
– Что ты хочешь сказать своему мужу? – с напускной лаской спросила Катерина Николаевна.
«Пусть ждёт меня дома. Пусть сам пишет», – прочёл Лугин.
Катерина Николаевна улыбнулась ему понимающе. Но Лугин вдруг вскочил и бросился вон из комнаты.
* * *
Лугин был женат четыре года. Женился он поздно – тридцати восьми лет. И был счастлив в позднем своём браке. Маша была много моложе Лугина. Она казалась ему то прелестной обольстительницей, то простодушным ребёнком. Пылкость и нежность к ней соперничали в его сердце.
Однажды в воскресенье за обедом Маша вдруг вскрикнула и неловко упала на бок. Лугин бросился к ней – она была без сознания. Лугин вызвал «Скорую». Приехавший врач констатировал смерть от сердечного приступа.
На кладбище к Лугину подошёл Волков.
– Сегодня, знаешь, в порфире, а завтра в могиле, – сказал он.
Лугин слушал и не понимал, о чём он говорит.
Проводить Машу пришли многие. На кладбище было холодно и тихо. Кое-кто плакал бесшумно. Свежий снег саваном укрывал могилы, холмиками лежал на ветках и перекладинах крестов. Галки резкими, отрывистыми криками нарушали торжественную тишину. Не снимая чёрной кожаной перчатки, Лугин поднял отрезанный лопатой ком мёрзлой, похожей на кусок торта земли и бросил его в страшную яму.
Все смотрели на него с сожалением и любопытством.
Когда на девятый день собрались помянуть Машу у Лугина, Волков сказал:
– Что, знаешь, гусь без воды, то мужик без жены. Ты веришь ли, что она не умерла? Веришь, что душа её пребывает в астральном теле?