Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Монастырь в миру – вот основная идея всего моего служения. Она лежит в основе моей настоятельской деятельности, она лежит в основе моего духовничества, она лежит в основе моих проповедей.
Многие считают эту идею неосуществимой, для многих она представляется неверной, но для очень многих, несмотря на то, что я постоянно возвращаюсь к ней, она все еще недостаточно ясна.
И вот ныне, я имею побуждение вновь говорить о том же, говорить со всей ясностью, с которой я только могу.
Я всегда стараюсь как можно меньше говорить от себя и держаться учения Церкви и Святых Отцов, я и здесь не погрешил против этого. Монастырь в миру – это не моя мысль – это мысль святоотеческая. Святой Иоанн Златоустый говорит следующее:
«Мы должны искать пустынножительство не только в каких-либо местах, но и в самом произволении и прежде всего другого душу свою ввести в самую необитаемую пустыню».
Вот монастырь в миру.
Если есть что-либо новое в моих словах, то это лишь то, что эту задачу я считаю задачей нашей эпохи. Если есть что-либо новое здесь, то не самая эта мысль, а постоянный благовест мой о том, что нужно сознательно поставить перед собой эту задачу, ибо это – задача нашей церковной эпохи. Для того чтобы нам уяснить с надлежащей полнотой и ясностью, что значит созидать монастырь в миру, рассмотрим, как создались монастыри, огражденные высокими каменными стенами.
Преподобный Иоанн Кассиан передает следующую беседу египетских пустынножителей о происхождении монашества.
«Образ жизни киновитян, говорит авва Пиаммон, получил начало от времен апостольской проповеди. Ибо таково было в Иерусалиме все общество верующих, о котором пишется в Деяниях Апостольских (4, 32, 34, 35). Таковы, говорю, были тогда все церкви, каковых ныне очень мало можно найти в киновиях. Но когда, после апостолов, общество верующих начало ослабевать, особенно вступившие в христианскую веру из различных иноплеменных народов, от которых апостолы, по причине невежества их в вере и застарелых обычаях язычества, ничего больше не требовали, как только удерживаться от идоложертвенного, крови, удавлины и блуда, когда при таком снисхождении к христианам из язычников мало-помалу начало приходить в упадок совершенство даже в Иерусалимской Церкви и когда, при ежедневном возрастании числа верующих из туземцев или пришельцев начала ослабевать ревность первоначальной веры, – тогда не только вновь вступавшие в христианскую веру, но даже и предстоятели Церкви уклонились от прежней строгости жизни. Ибо некоторые, почитая и для себя позволительным, что христианам из язычников дозволено было по причине их слабости, думали, что нисколько не повредит чистоте их веры обладание имуществом.
Но те, в коих еще пламенела ревность апостольская, помня прежнее оное совершенство, удалялись от своих сограждан и общения с ними, стали пребывать в подгорных уединенных местах и отдельно жить по тем уставам, которые апостолами даны были первенствующей Церкви.
Те, кои мало-помалу с течением времени отделились от общества верующих по той причине, что воздерживались от брака и удалялись сожительства с родными и общения с миром, названы монахами или единожительствующими от уединенной, одинокой их жизни.