Алену Шмелеву многие считали баловнем судьбы, а она и не спорила.
Ей даже нравилось притворяться воздушной.
«Принцесса» была любимой из ее масок.
Нет, если надо было, она могла воплотиться и в «разбойницу», тем более что все детство и часть юности провела в таких краях, о которых и вспоминать не хочется. Но в местах тех невозможно было выжить без навыка отгонять приставшего на улице пьяницу с помощью перочинного ножа, крепкого слова и таланта вовремя почувствовать момент, когда надо вывернуться и бежать. Такие ситуации с ней не раз и не два случались. В ее городке это было нормой – девчонку красивую прижать. А то, что Алена расцветет и станет красивой девушкой, было всем очевидно уже с ее девяти лет.
Прекрасный белый лебедь в стайке пыльных помоечных голубей.
Ее родители были такими помоечными голубями: выцветшие фотографии в скудном семейном альбоме говорили, что у матери было когда-то человеческое лицо, да вот только Алена не застала этих светлых времен. На фотографиях мама была кудлатой блондинкой с озорной улыбкой, ямочками на полных белых щеках и кокетливо завитой в пуделиный куделек челочкой. Она носила красные сарафаны в горошек, туфли на каблуке-рюмочке и белую атласную ленту в волосах. Алене хотелось бы запомнить ее такой, а не той мамой, которая каждое утро грубо сдергивала с нее колючее шерстяное одеяло и хрипло командовала: «А ну в школу давай дуй!.. Нет, к холодильнику даже не подходи, в школе тебе кашу выдадут. Дармоедка!»
Нищета делает многих людей злыми. Это происходит очень быстро.
Когда-то мамину жизнь сломал один-единственный неверный поступок. Молоденькая романтичная мама… Тогда еще не мама, а просто милая Танюшенька; бабушка называла ее так, Танюшенькой, и невольно все подруги переняли, и Юра тоже. Танюшенька, студентка педагогического института, переживала боль первого в своей жизни расставания. Был у нее жених. Юра. Она до самой смерти того Юру вспоминала, хотя встречались-то они всего ничего – три месяца. Но, как это бывает в юности, эти девяносто дней вместили в себя целую альтернативную жизнь: они успели и запланировать совместную старость, и намечтать собственный домик в Ялте (разумеется, с дивным садом, где уже в феврале зацветает миндаль), и тысячи раз прошептать «люблю». Юра собирался стать летчиком.
Мама однажды пожаловалась Алене, что уже и не помнит его лица. Отец заставил порвать все Юрины фото – ревнивым очень был. А без фотографий облик померк очень быстро. Память его вытеснила. Может быть, это была такая защитная реакция ее психики – не вспоминать о былой сладости. Иначе как смириться с мраком будней, если знать, что судьба давала тебе шанс на счастье? Она могла бы быть замужем за летчиком! Могла бы не считать копейки, не штопать чулки и не терпеть мужнины побои, а перелетать из Сингапура в Марокко, пить крепкий кофе на мраморных верандах хороших отелей и носить туфли из кожи питона.
Да, Юру она толком не помнила. Но с удовольствием снова и снова рассказывала то, что в памяти осталось: высокий, сероглазый, светленький, с военной осанкой и низким голосом, от которого мурашки по коже.