Читать Полетим… и мы – полетели…

Мы крадемся…., две тени… меж высоких деревьев, под ногами хрустят сухие сосновые иглы, разводя руками бархатную тьму, словно прибрежную речную воду… два отчаянных пловца ныряем в эту тьму – собравшись с духом, два сердца стучат в унисон, впереди старый деревянный забор, за ним то, что встречают отважные герои в страшных сказках. Мы дети, мы верим в сказки. Мы дети, мы верим, что страшное не может случиться с нами, оно всегда по ту сторону забора… за пределами сознания или осознанного мира. Мы, это я и Вовка. И это воспоминания моего детства…. Они похожи на корабли… бороздящие глубины времени, твоего или моего, они всегда внутри, но иногда выплескиваются наружу и становятся чем-то вполне материальным.

*

Я думаю, что некоторые люди похожи на корабли. Их прибытие в твой порт – важнейшее событие дарованное жизнью. Не всегда ты это осознаешь сразу. Иногда для этого нужны годы, чтобы повзрослеть, поумнеть, наконец – набраться жизненного опыта и понять – однажды…. что ты потерял когда–то… или приобрел, ведь такой человек – корабль навсегда оставляет в тебе след своего пребывания, отпечаток своего уникального мира, образ – настоящего человека, которого ты потом неосознанно ищешь остаток жизни.

Вовка был для меня таким человеком… Его образ – образ верного друга детства: веселого шалопая одиннадцати лет от роду, импульсивного, любящего всевозможные тайны, знающего и умеющего рассказывать такие истории, от которых ветер в волосах, мурашки по телу, и кажется, что черта между миром взрослых и детских фантазий безмерно тонка, стоит лишь набраться смелости, и сделать шаг…

Как сейчас помню – круглолицый и черноглазый – похожий на цыганенка, гуттаперчевый и подвижный как ртуть, улыбчивый, искренний и отважный, все это мой Вовка…

Мы вместе сосланные уставшими родителями в пионерский лагерь на все лето, осваивали эту неведанную территорию как чужую планету, или незнакомый мир, прозванный в нашей реальности – «Лесной поляной». «Лесная поляна» (типовой панельный корпус – отпечаток советского конструктивизма с палатами на четыре и десять человек, просторной светлой столовой и актовым залом, где проходили пионерские линейки под стук барабанов и пение горна) она уже порядком обветшалая и по современным меркам убогая имела огромное для детского восприятия преимущество, так как находилась посреди настоящего соснового леса – в самой его гуще, будучи гармоничной его частью, или единым целым.

Так, огороженное дырявым забором пространство, мало отличалось от того, что было за ним: все тот же лес с зарослями колючей малины, кустами черники и земляники, огромным пирамидальным муравейником, золотыми корабельными соснами поющими от касания ветра, потаенными ложбинками – заросшими слоноподобными лопухами и папоротником, и остатками старых – уже полусгнивших строений – одно из которых когда-то было открытым деревянным театром, а другое – складскими помещениями. В общем лес был, а поляны, по сути – не было, мы жили в плоском панельном двухэтажном каменном доме в лесу.

В нашем лесу, кипела настоящая жизнь. Здесь кроме нас пионеров, и приставленных для присмотра вожатых – воспитателей, водились обыденные – бесстыжие рыжие белки, достаточно упитанные – пугливые палевые зайцы, разношерстные и разнообразные в нелепом скрещении генов – безумно добрые бездомные собаки, которых мы регулярно подкармливали сквозь щели проломленного и обветшалого забора недоеденными котлетами и ворованным с кухни хлебом, смело трогая детскими розовыми ладошками их горячие носы, и свалявшийся от грязи собачячий мех.