Читать Заметки торгаша. Книга первая

Сегодня мой день. Вокхий, сероснежный, слякотный.

В Балашихе, помимо промозглого утра – от чего, как учили1, приходилось придерживать позиции2 под курткой, – и полузакрытых магазинчиков, многое шло отлично. Хотя в поле3 я оказался раньше девяти утра, о чем своевременно (кто бы знал, как звучит парадоксально описывать подобное уточнение), меня предупредили торопливые часы.

Огляделся. Оценил обстановку, как разведчик, которым периодически хотел стать при просмотре фильмов, но не о них речь; и понял, что не доехал добрых двух-трех остановок. Вдохнул свежего с грязнотцой (как люблю это «тцой», не путать с Цоем) воздуха, пропитанного шумом проносящихся автомобилей – самый бодрящий после шума душевой – и, поудобней накинув, как учили4, две тяжеленные сумки (плечо почти сладостно заныло), отправился к более населенной части города-пригорода, потому что здесь Торговый центр (как бишь его?) даже не собирался открывать свои стеклянные двери перед такой персоной, как я.

Еще полгода назад я спокойно ложился к пяти ура. Социальные сети покорили мое слабовольное сознание, и я покорял все прелести потребительства от душевных разговоров ни о чем до тщательно скрываемого издевательства над кое-чем. Тогда в топах (у, как бы сказать, все доктора хромые мелькали, да еще какая-то шелупонь5 с интеллектуальным наскоком), в общем, мне нравилось общаться. Очень много, со всеми. Почти не фильтровал ни по каким категориям. Позже, конечно, выявил приоритет. Кто у нас многословен? Совершенно верно. Но отложу замечания до, как говорится, других воспоминаний.

Первые двенадцать предложений были обыденно скучны, а потом я начинал откровенно нести ересь, так что собеседник даже не догадывался, что я уже давно не в серьезной инстанции. Дальше становилось только хуже: я с ходу травил человека вопросами, так что они правильно решали, что я ненормальный. А что? Когда спрашивают, как у вас дела, вы знаете точный ответ, или знаете, что спросили? Что подразумевает вопрос? Нет, это всего лишь вежливость. И вас этому не учили. Но если задуматься? (Ух, как сузил широту незаписываемого эксперимента). Так и пошло.

Первые пять минут я серьезен, а потом как-то не то, чтобы грустно, но есть желание завернуть каверзу, какую угодно, только бы расшевелить человека. Вдруг задумается. Разве вы не любите озадачить? И шутка в том, что все без цели, а ради самого процесса. Все как в «Иглах разума», когда Рамзес Кроулл на музыкальных нотах улавливал происки вражеской разведки, о чем и докладывал маме, а потом другой «Маме». Правда, лечащий врач, потерявший ребенка в ранней юности, слегка напрягалась, когда тридцати двух летний крепыш ее величает ласково, как миллионы несовершеннолетних на различных языках.

Мне нравилось общаться с людьми на разных уровнях. Но ведь тут суть и заключается, что нужна цель. А у меня ее нет. Работай я хотя бы как Рамзес на вымышленную разведку, путая лечащего врача с мамой, может быть, многое бы и прокатило. Но нет. Я был слишком самолюбив, чтобы все это изучать и записывать. И знали бы вы, как вы, ребята, выдаете свои секреты, даже не замечая того. Тут ни к гадалке не ходи, ни энциклопедии читай, ни напивайся в стельку – нет. Даже трезвым тебя выдает твой голос, твое молчание, твое движение. О, как бы я хотел уметь читать людей!