К ней меня привела ее лучшая подруга, бывшая мне в то время – как бы это сказать… Мы неделю как начали встречаться, но с моим врожденным поздним зажиганием в смысле влюбленности я скорее был ее продвинутым пользователем, чем «молодым человеком». Да, именно так. Все, что я теперь помню о той несостоявшейся любви, – это то, что девушка была высокой, почти с меня ростом, в некотором смысле я был у нее первым и то, что фамилия у нее была – Волкова.
Одним из весенних вечеров, валяясь после секса на родительской кровати, мы болтали о каких-то глупостях, и вдруг Волкова сказала: «А пойдем к Вербицкой». Мы оделись и вышли в сырую, как сейчас помню, апрельскую темень.
Вербицкая жила в типовой серой девятиэтажке, кажется, на седьмом этаже. Полумрак подъезда, одинокая перегоревшая лампочка, разноголосье сквозняков. Волкова звонит в дверь, и нам открывает худенькая невысокая девчушка с короткой стрижкой густых черных волос.
Вербицкую звали Лика. Может быть, это была неожиданная производная от банальной Алины или вполне себе ожидаемая от небанальной Алики – тогда я не спросил, а теперь это уже и не важно. К ее ногам, повиливая и полаивая, выкатилась болонка с ввалившимися боками, похожая своей неестественной худобой на какую-нибудь карликовую гончую. Эти два маленьких и голодных существа смотрелись чужими в большой обжитой квартире с семейными фотографиями на стене, ковриками, пыльным хрусталем в витрине дорогого мебельного гарнитура, гобеленами и целым набором домашних тапок. Мы расположились на кухне за длинным узким столом, накрытым большим куском голубой клеенки под свисающей с потолка лампой. Высоту лампы можно было регулировать, потянув за прикрученную к отражателю пластмассовую ручку, что я и сделал, не удержавшись, как только Лика отвернулась наливать воду в пузатый никелированный чайник.
– К чаю ничего нет, – виновато сказала она и поставила на стол тарелку с двумя черствыми хлебными обломками, оставшимися то ли от упаковки сухарей, то ли от нарезного батона.
Конец ознакомительного фрагмента.