Памяти Дэйва Дановица
Дейв стоял у прилавка с задумчивым видом. Лицо его было безмятежным, даже глуповатым. Длинные русые локоны лежали на плечах. Я был единственным в магазине покупателем, но он не обращал на меня внимания. Торговал он фенечками, кожаными ремешками, галстуками-боло, бусами, индийскими покрывалами и одеждой. В лавке стоял тяжелый духан благовоний и массажного масла. Я выбрал пару футболок в стиле power-flower, достал кошелек, чтоб рассчитаться. Дейв пробудился ото сна и неожиданно живо заговорил со мной, поинтересовавшись делами и рассказав о своих.
– Все fucked up, – закончил он. – Ты откуда родом?
Мое сообщение его впечатлило. Мы быстро нашли общий язык. Он вышел из-за прилавка, и я заметил, что у него что-то не так с ногами. То ли слишком короткие, то ли больные. Он ходил на полусогнутых. Дейв провел экскурсию по магазину, показывая товар, который я мог не заметить. Подарил диск местной фолк-группы, чашку и майку с логотипом магазина, стопки для водки с пацифистскими рунами. Дарить подарки он любил. Вскоре мой пакет был набит всяческим барахлом для хиппи и лиц, им сочувствующих.
– У вас есть такие куколки, – заговорил он о сделке. – Деревянные. Одна вставляется в другую. У моего приятеля такая есть. Привезешь?
– Матрешки?
– Не знаю, но в них очень удобно прятать марихуану. Наши копы никогда не допрут, – засмеялся он.
Дейв Дановиц был индейцем. Наполовину канадцем, наполовину индейцем. Эмигрант. В Пенсильвании, где я живу последнее время, индейцев не осталось. Их истребили набожные квакеры двести лет назад. Есть музей в районе водопадов Бушкилл, но это так, для туристов.
В Америке с индейцами и хиппи я ладил. Оба народа планомерно вымирали, и нам хотелось бросить друг на друга прощальный взгляд.
Гостил когда-то у пожилого художника-пуэбло в Новой Мексике. Он жил на одиноком ранчо с прирученным волком. Хозяйство вел сам. Выращивал кукурузу, из которой пек лепешки. Добывал воду из колодца. В нужное время нажирался кактусов и погружался в нирвану. Его рисунки изображали вселенную. Волк изображал собаку. Индеец изображал индейца. Он поплясал для меня в одежде из перьев, переоделся в цивильное, сказал, что должен работать. Расставаясь, мы обнялись. Это было ярко и кинематографично. Я раскатал губу в ожидании романтики Дикого Запада.
Обломился. Больше ничего такого мне не попадалось. Один раз в Апстейте обкурили благовониями на каком-то индейском празднике: на этом моя этнография закончилась. Хотя я прожил около шести лет около резервации Пуспотук, но об индейцах могу сказать лишь то, что они на Лонг-Айленде похожи на негров. Торгуют дешевыми сигаретами и серебром. Пару раз я общался с вождем, чтобы снизить цену на ювелирные изделия. Он походил на пахана, но тоже оказался негроидом.
Местное телевидение в те дни утверждало, что вчера ночью русские казаки сбили малайзийский пассажирский самолет.
– Ваши казаки – это как американские аборигены, – высокопарно сказал вождь. – Но у нас еще нет такого оружия.
Не исключено, что индейцы готовились к освободительной войне и копили на нее деньги. Территория поселка была утыкана бензоколонками, где горючкой можно было торговать без налога.