Читать Золотая девочка, или Издержки воспитания

Как правило, о жизни мы задумываемся, когда она припечёт: кто в семнадцать, кто в сорок пять, кто после восьмидесяти. Маринэ начала думать о жизни лет примерно с трёх. Примерно – потому что в секцию художественной гимнастики её отвели (отвезли на санках) за четыре месяца до дня рождения, рассудив, что девочке хватит бездельничать. Так что в три года она уже знала, почем фунт лиха.

Особых талантов у Маринэ не обнаружилось, но родители по этому поводу, как сейчас говорят, не парились, и воспитывали дочь на редкость разносторонне: гимнастика с трёх лет, фигурное катание с четырёх, с пяти к конькам добавили плавание, с семи плавание заменили иностранным языком (каток с половины седьмого, школа с половины девятого, очень удобно. А в бассейн возить – неудобно, потому что далеко, а француженка, настоящая парижанка, живет двумя этажами ниже).

Семилетняя Маринэ, которой пришлось по душе плавание, пыталась возражать, но мудрые родители, которые желали своему ребёнку добра, приняли единственно верное решение: умеет плавать, умеет прыгать с трехметровой вышки, так зачем зря тратить время и деньги? Пусть французский учит, деньги уйдут те же. Справится, уроков в первом классе немного.

Жить стало лучше, жить стало веселей: с утра коньки (ещё не рассвело, но метро уже открыто), после коньков школа, после школы спортзал и коньки, после коньков обед («Ма-аа, опять суп из брокколи, я не буду!» – «Из брокколи был вчера, сегодня из цветной капусты, садись и ешь»), после обеда французский «с носителем языка», потом заучивать французские слова, пока мама не позовёт ужинать («Опять творог! Не могу, он в меня не лезет!» – «Марина! На ужин творог, и ты об этом знаешь. Мне надоели твои капризы. Садись и ешь!»). После ужина французский, читать и переводить с французского на русский и с русского на французский (мадам Мари много задаёт, могла бы поменьше), после французского делать уроки на завтра, после уроков полчаса гимнастики, «и чтобы в девять ты была в постели».

К половине девятого справиться с уроками не удавалось, «будешь сидеть пока не сделаешь». Наконец с уроками покончено, гимнастика сделана, портфель на завтра сложен. Маринэ неслышно входила в гостиную, где был включен телевизор, и присаживалась на краешек стула, подальше от родителей, чтобы не погнали спать. Мать молчала (пришла, значит, все уроки сделаны, пусть смотрит). Но отец, взглянув на часы, качал головой:

– Маринэ, сколько раз тебе повторять, что уроки надо де!лать! Делать!! А не спать над ними, – строгим голосом говорил отец, и Маринэ чувствовала себя виноватой. – Мне с ремнём над тобой стоять, чтобы ты занималась? Так сейчас возьму, и будешь учиться на одни пятёрки. Не хочешь? Тогда занимайся как следует.

– Иди спать, дочка, ты устала, а тебе вставать в половине шестого, не забыла? – «меняла тему» мать.

– Не забыла… Не устала… Я чуть-чуть посмотрю, можно?

– Не забыла, тогда ложись. Телевизор будешь смотреть в воскресенье. В твоём возрасте нужно спать не меньше девяти часов, иначе организм не будет восстанавливаться, и нахватаешь троек. За тройки… сама знаешь.

Троек Маринэ почти не получала. Но однажды, когда училась в пятом классе, принесла домой «единицу» по труду. Сверкнув на отца злыми глазами, молча швырнула на стол дневник и залилась слезами. Отец грохнул по столу кулаком и, забывшись, крепко высказался в адрес учительницы труда на грузинском, отчего у Маринэ стали пунцовыми щёки и уши. Она со страхом посмотрела на отца: сейчас он получит от мамы по полной программе. Маринина мама, которая не знала грузинского в таком расширении, против отцовских неслабых глаголов и прилагательных не возражала. Стояла, что называется, у дочери над душой с рюмкой пустырниковой настойки, а Маринэ отталкивала её руку и плакала от обиды, а ещё оттого, что ничего нельзя сделать, ничем не смыть позор «колышницы».