Семенихин Александр, по прозвищу Семак, стоял на балконе, жуя зубочистку и задумчиво глядя остекленевшими глазами на осеннюю хмарь на улице. Сегодня был праздник: ему исполнилось целых тридцать лет. В связи с этим событием с раннего утра в его квартире громогласно царствовал Юра Хой со всем своим панковским репертуаром.
Сегодня было тридцать первое октября, Хэллоуин или языческая Велесова ночь. Вообще, Семак не верил в мистику и суеверия. Если он нечаянно рассыпАл соль, а после этого случался скандал, Саня был уверен, что ругань произошла бы в любом случае. Сашка был твёрдо убеждён, что все странные события можно объяснить чередой совпадений, а потому посмеивался над всем необъяснимым.
Строго говоря, родился он в ночь с тридцать первого октября на первое ноября, но записали его по просьбе матери на октябрь, потому что в этот же день (по совпадению) был день рождения у его отца. Поэтому праздновали обе даты в один день, в целях небольшой экономии семейного бюджета.
Стоя на балконе, Семак решал гораздо более жизненную дилемму: имеет ли он право выпить прямо сейчас, то есть в десять утра или стоит всё же дождаться так называемого «приличного» вечернего времени. Хлюпающая с утра монотонным дождём октябрьская погода нашёптывала, что на правила этикета можно наплевать.
К тому же, неделю тому назад от мужчины ушла жена и это веское основание перечёркивало всякие разумные доводы об этических нормах. Была ещё одна причина, по которой ему страстно хотелось забыться. Вчерашний день, который вновь и вновь всплывал в памяти, холодя душу и вызывая физический озноб. Посещение им ведьминой квартиры.
Началось всё с прихода теперь уже бывшей жены. Сашку бесило даже не то, что Танька ушла – это он мог бы как-нибудь пережить – тем более, что после десяти лет брака и сам привык относиться к жене с такой же теплотой, как к обеденному столу. Больше всего его злило то, что располневшая и подурневшая Танюха умудрилась найти себе на каком-то сайте иностранца и уйти к нему. Степенный канадец, писькин доктор, то есть дерматовенеролог, а значит, очень обеспеченный человек, ещё не ведал, какое счастье ему привалило. Иногда Семак закрывал глаза и мстительно вспоминал о привычках Татьяны: ходить в нестиранном, провонявшем готовкой халате, нацепив на жирные волосы бигуди, орать с выпученными глазами, брызжа слюной и громко чавкать, поедая шоколадные конфеты.
И даже это было полбеды. Но вместе с собой в новую жизнь она забрала Димку, их восьмилетнего сына. Вот это было даже не обидно – больно. Потому что Семак осознавал, что в Оттаву ездить часто не сможет, да что уж там – будем смотреть правде в глаза – совсем не сможет, а значит своего Димоса – Клопоса он будет видеть только по видеосвязи и на снимках в соцсетях. То, что Димка не приедет к нему в гости, Семак понял без лишних слов. Потому что взгляд супруги, когда она явилась вчера за вещами, ясно дал Сане понять, что приравнен он теперь к статусу амёбы, а к одноклеточным детей не отпускают.
Танька забрала буквально несколько вещей, своих и сына. Видимо, для новой жизни остальные были недостаточно хороши. Двумя пальцами брезгливо покидав на пол ненужную одежду, она посмотрела на Саньку густо накрашенными глазами, в которых скользило высокомерие: