Первая за происхождение человецы
Восемьсот тысяч лет назад один хомо эргастер, пытаясь заточить кремневый топор, нечаянно зажёг пучок сухого лишайника, топнул по нему ногой и продолжил точить топор. Сто тысяч лет назад его собрат, запутавшись в снастях, пришил свою собственную губу к рыбе. Пятьдесят тысяч лет назад, высасывая костный мозг, вдохновенный каннибал неожиданно получил завораживающий звук сродный дуновению ветра и птичьему пению. Пять дней дядя Мур паял и творил сваркой, разбрызгивая по верстаку звёзды.
Внешне детище походило на узел космической станции. Его чуткие инженерские пальцы то и дело оставляли рабочие инструменты и перехватывали инструменты канцелярские: карандаш, циркуль и линейку – чтобы внести найденные решения в эскизный проект чертежа. Он делал пометки так быстро и виртуозно, что иногда между мизинцем и безымянным пальцем у него оставался тонкий ювелирный автоген с пламенем направленным в сторону.
В качестве отдыха от серьёзных дел дядя собирал из рябой после снятия коррозии пищали пневматический самострел с газовым приводом.
– Стремена в саду откапывал, а вот такое чудо впервые, – сказал он, зыркнув на соседа алтайца как из аквариумов сильно увеличенными бледно-серыми глазищами. – Давай, давай, не канителься! Зря пришёл что ли?
Наполовину забинтованным в кожу клинком сибирский индеец срезал широкую стружку с пармского окорока, висящего на бечёвке, и, втянув липкий запах благородной гнильцы, закусил ею дядюшкино произведение или воларицу, как сам Лимур ласково называл свой самогон. Следующую стружку шаман засунул в рот стоявшему рядом маленькому Ясиру в арафатке и подтяжках – управляющему кондитерским предприятием по кличке Цукер.
– Помню, сон у меня был, – жуя на одну сторону, продолжал дядя Мур. – Забиваю свиную голову в скороварку. Раз её! Ещё раз! Бью в пятак, а она, падла, скалится. Тут звонок в дверь. Спускаюсь вниз на пролёт, открываю, а там президент. Живой. Ну, когда это было? Лет пятнадцать назад. Помню, у меня прямо радость собачья к горлу, – поднял он к груди кулак. – Сказать хочу ему и не могу. Как-то пригласить. Какую-то речь. А слов нет. Только радость. Аж стыд берёт, – как обычно хитренько засмеялся он, – какая собачья радость. Наконец, говорю: как же так? Ко мне? И без охраны! Зайдёте, может? А он мне: спасибо, меня там ждут. Так хоть вниз вас провожу, говорю, а то там…
Ещё договаривая, он выбросил руку и бахнул в том сталинской энциклопедии.
– Убил бы чертей, которые его завалили, – сказал дядя, ковыряясь мизинцем в зубах. – Надо же было! Один раз человек такой попадается… Но и, как говориться, – грустно вздохнул он, – Иуд хватает.
– Ладно, Аркадич, – взялся утешать его равви Цукер, выколупывая пулю, остановившуюся точно на статье Данте. – Ушёл он красиво. Не дряхлел. По-царски ушёл.
– Сахарный мой, ты хорошо сказал.
– Если бы его завалили, сейчас бы канонизировали, – промямлил алтаец и налил дорогим разбойникам самогону. – Мощи его лизали бы, ноги в порфире целовали.